Сады и дороги. Дневник

В утренние часы в камышовой хижине становится довольно прохладно. И хотя я лежу в спальном мешке под тремя одеялами и шинелью, холод постепенно подбирается к телу, пронизывая до самого нутра, и, после некоторого времени беспокойного полусна, я зажигаю свечу, стоящую на стенной полке. Сияние ее падает на потолок, сложенный из пластов длинного желтого камыша, который произрастает здесь в сырых низинах и по краю озера. Его высокая, узловатая соломина применяется на позиции столь разнообразно, что накладывает на нее свой отпечаток или настроение. Прежде всего, этот материал поставляется для маскировки дорог и подходных путей, которая благодаря вытянутым испанским ширмам одновременно вводит в заблуждение и делает их видными отовсюду. Берега Рейна тоже были с обеих сторон защищены такого рода тростниковыми гардинами. И, наконец, эти стройные стебли служат для покрытия стен и крыш всех строений, которые, в отличие от бункеров, не предназначены непосредственно для боевых нужд — таких как отхожие места, местонахождения часовых и хижины, в которых рядовой состав стирает, стряпает и чистит оружие, и которые, подобно беседкам или гнездам, на время прилепились к бетону оборонительных сооружений. Если бункерам и проволочным заграждениям в этом зимнем ландшафте присуща какая-то свинцовая тяжесть, то желтые ленты и хижины придают ему черты вольности и странности. Так могли бы быть заселены миры, где обитают разумные птицы.

Рядом со свечой лежит справочник, в который я пока редко заглядываю, чаще всего Библия и, в эти дни, Боэций. Прочие книги, в том числе уставы огневой и боевой подготовки, стопками сложены на деревянном стеллаже, тянущемся вдоль стены под самым камышовым потолком. Прямо над ложем на гвоздях висят пистолет, противогаз и бинокль. Как правило, неструганые доски покрывает в качестве своеобразного украшения только карта позиции. Далее следует упомянуть заваленный картами и бумагами стол с приставной скамьей, телефон, чемодан и небольшую печурку, стоящую в побуревшем от пепла углу. Рядом с ней сохнут короткие палки крупных ольховых побегов, которые я велел нарубить у Черного ручья. Их блестящая древесина со светлым тиснением приобрела на срезах желтовато-красный окрас. Печной жар извлекает из нее аромат, который будит воспоминания о знойных летних часах на болотах.

Около восьми часов в хижину входит Рэм и разводит огонь. Затем он наливает воды и во время умывания и бритья подает мне нужные предметы; подает очень внимательно и всегда на мгновение раньше, чем у меня возникает потребность в них, словно он принимает участие в неком торжественном акте. Между тем вода, оставшаяся для заварки чая, закипает. Следует завтрак с булочками и маслом из деревни Грефферн; к нему присоединяются первые дневные хлопоты.

Так, я читаю доклады офицера и унтер-офицера позиционной службы, пока отпускники и рабочие команды отмечаются на выезд. Рядом с камышовой хижиной расположена вторая, аналогичная постройка, в которой командир отделения управления ротой, приходя утром из бункера, приступает к своей работе. В полдень сюда же является старшина роты из Штолльхофена с приказами и папкой документов на подпись.

На время завтрака Рэм удаляет светомаскировочную бленду с окошка; я гляжу в него и — далеко не в первый раз в моей жизни — взгляд упирается в сплетения и колючки проволочного заграждения; ведь оно, наряду со взрывчаткой и осколками, принадлежит к числу символов нашего времени. Поверх него, на заднем плане, сияет купол штолльхофенской колокольни, а если я прижимаюсь вплотную к оконному стеклу, взор мой одновременно охватывает и церковь в Шварцахе, которая, подобно могучему изваянию из красно-коричневого камня, располагается у нас в тылу. Она представляется слишком громадной для столь небольшой деревушки, однако объясняется это тем, что она остается единственным свидетельством давным-давно разрушенного монастыря. Иногда, когда мне случается быть по делам в Шварцахе, я миную ее заброшенные земли и путаницей лестниц поднимаюсь на колокольню, где батарея, прикрывающая мой участок обороны, установила наблюдательный пост. Там весьма уютно; электрическая печь обогревает небольшую башенную комнатку, по стенам которой развешены таблицы стрельб, планы огневых позиции и табели. Из этого «вороньего гнезда» в ясную погоду можно увидеть страсбургский кафедральный собор.