Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Уд был озадачен. Скосил глаза. Он был во власти того опасного для психики (и очень русского) состояния, которое характеризуется испытыванием на противоходе взаимоисключающих друг друга эмоций. Вроде того, как если б на ликующего беспечного эпикурейца вдруг напала депрессия и он бы отдавался этой депрессии, не переставая при этом ликовать. В данном случае Уд Кичхоков разрывался между пониманием, что все продается и покупается, и желанием тешить себя мыслью, что его рейтинг держится все-таки на неподкупном чувстве справедливости.

— Но неужели, предположим, Минин и Пожарский… — неуверенно сказал Уд. — Если у них будет меньше денег, неужели и они не победят?

— Нет, — сказал Голосковкер, — и Минин с Пожарским сегодня без денег не победят.

Уд как-то подозрительно посмотрел на своего сотрудника, что-то хотел возразить, но промолчал.

Решено было, что на финише предвыборной кампании Уд лично посетит один из городов Ивановской области. Его эмиссары выбрали город Южу как идеальный адрес для дискредитации партии власти. (По прогнозам экспертов, во втором туре соперником Уда Кичхокова должен был быть как раз ставленник партии власти.)

И вот рано утром от загородной усадьбы Уда по Горьковскому шоссе двинулась кавалькада машин. Не доезжая тридцати километров до города Южа, Уд вышел из лимузина и объявил, что хочет пересесть на рейсовый автобус. Один, без охраны. Попросил, чтобы штаб, вся группа поддержки и артисты приехали в Южу тихо, без помпы. Кавалькада тронулась в путь, а Уд сам дошел до развилки возле города Шуя и дождался местного ПАЗа. Автобус был почти полный, на кандидата в президенты никто из пассажиров даже не посмотрел. Думаю, что и посмотрев, никто бы его не узнал и никаких чувств не изведал… Тем более что свой голый череп Уд прикрыл серенькой соломенной шляпой отечественного производства. Уда удивило, как ловко девушка-кондуктор наводила порядок при бестолковой посадке. Но ее не было видно за кепками и платками, слышался лишь где-то на передней площадке ее окающий голос. Иными из пассажиров она распоряжалась, как малыми детьми (да разве не малые дети, если сотни-то раз видеть, как они при посадке глупо сшибаются и застревают в дверях и, ворвавшись, мечутся с горящими глазами по салону, чтобы быстрей занять место и уж после этого доругаться?).

Наконец меж расступившихся спин она возникла и перед теми, кто сгрудился на задней площадке. Маленькая, очень милая, на голове теплый платочек (и как-то радостно за нее, что теплый), подкрашенные губки, чуть растерянная от усталости улыбка, большая звенящая сумка на груди, и где-то у самого подбородка смешные ролики билетов. Заднюю площадку окинули ее глаза, слегка нахмурившиеся при виде чуть пораженных и осклабившихся студентов. Закипела работа. Грозным взглядом и неприметным кивком глаз в сторону старичка был согнан с места парень, и старик хоть и заметил кивок, но не обиделся, сел; были отлично отпарированы две остроты студентов, сразу зауважавших ее, так как не нашлись, что ответить; был усажен едва державшийся на ногах пьяный пассажир, который, нахохлившись, несколько раз порывался запеть, но, обессиленно роняя голову на грудь, обрывал на первом слоге, так что и непонятно было, что за песня.

Кондуктор оторвала последний билет (со спины казалось, будто она достает из-за пазухи что-то и раздает всем), пробралась на свое маленькое, одинокое кресло и как бы успокоилась. В салоне был наведен полный порядок.

Все с добрым настроением смотрели на нее. И было в лице и всей фигурке ее что-то доброе, не укоряющее, а веселое, и сами собой приходили мысли о том, что муж, наверное, обожает ее, что она счастлива, что, видно, нравится ей работа с этими иногда такими смешными, но в общем-то симпатичными гражданами-пассажирами… Нравится отрывать и протягивать билетики, необидно пресекать хитрые ухаживания студентов, с веселым шиком нажимать на кнопку (мол, поехали!), подгонять зазевавшуюся «середину», добиваться, чтобы никто из пассажиров с детьми и пожилых людей не стоял, — словом, поддерживать порядок в своем неспокойном четырехколесном государстве. Этот маленький премьер-министр автобуса управлял вверенным ему народом легко, справедливо, приподнято, и власть эта всем была мила, стройный порядок угоден, и, похоже, все испытали даже с какой-то гордостью радость повиновения, послушания.

Уд сидел возле окна справа, назад шустро убегали придорожные рощицы и дорожные знаки. Сразу замедляли движение, как бы даже застывали на месте открывавшиеся по ходу движения просторные поля и опять дробно мельтешили и летели назад близко стоявшие пообочь деревья, телеграфные столбы, силосные башни… У Уда было хорошо на душе, он смотрел в окно и думал о том, что он не просто смотрит, а отдается созерцанию Родины.