Сады Соацеры

Он сейчас же закрыл лицо рукой, весь сотрясся, пронизанный усилием воли, и оттого невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой куст.

– Что?

– Не бойся, любовь моя.

Она придвинулась и опять прошептала:

– Я боюсь Хао. Я умру.

– Нет, нет. Смерть – иное. Я бродил ночью по лабиринту, я видел ее. Но я зову тебя – любовь. Стать одной жизнью, одним круговоротом, одним пламенем. Иначе – смерть, тьма. Мы исчезнем. Но это – живой огонь, жизнь. Не бойся Хао, сойди...

Он протянул к ней руки. Аэлита мелко, мелко дрожала, ресницы ее опускались, внимательное личико осунулось. Вдруг, так же стремительно, она поднялась на постели и дунула на светильник.

Ее пальцы запутались в снежных волосах Лося.

– Аэлита, Аэлита, видишь – черный огонь!

…И когда в темноте – в пьяное, и жадное, и тоскливое дыхание притянули девушку, она сказала изнеможенными и влажными глазами: да, можно все.

За дверью пещеры раздался шум, будто жужжание множества пчел. Ни Лось, ни Аэлита не слышали его. Воющий шум усиливался. И вот, из пропасти медленно поднялся военный корабль, царапая носом о скалы.

Корабль повис в уровень с площадкой. На край ее с борта упала лесенка. По ней сошли Тускуб и отряд солдат в панцырях, в бронзовых шапках.

Солдаты стали полукругом перед пещерой. Тускуб подошел к треугольной дверце и ударил в нее золотым набалдашником трости.

Лось и Аэлита спали глубоким сном. Тускуб обернулся к солдатам и приказал, указывая тростью на пещеру:

– Возьмите их.

БЕГСТВО

Военный корабль кружился некоторое время над скалами Священного Порога, затем ушел в сторону Азоры, и где-то сел. Только тогда Иха и Гусев могли спуститься вниз. На истоптанной площадке они увидели Лося, он лежал у входа в пещерку, лицом в мох, в луже крови.

Гусев поднял его на руки. Лось был без дыхания, глаза и рот плотно сжаты, на груди, на голове – запекшаяся кровь. Аэлиты нигде не было. Иха выла, подбирая в пещерке ее вещи. Она не нашла лишь плаща с капюшоном, должно быть Аэлиту, мертвую или живую, завернули в плащ, увезли на корабле. Иха завязала в узелочек то, что осталось от «рожденной из света звезд», Гусев перекинул Лося через плечо, – и они пошли обратно через мосты над кипящим в тьме озером, по лесенкам, повисшим над туманной пропастью, – этим путем возвращался, некогда, Магацитл, неся привязанный к прялке полосатый передник девушки Аолов, весть мира и жизни.

Наверху Гусев вывел из пещеры лодку, посадил в нее Лося, завернутого в простыню, подтянул кушак, надвинул глубже шлем и сказал сурово:

– Живым в руки не дамся. Ну, уж если доберусь до Земли, – мы вернемся!

…На рассвете грозой пробило из-за моря. Это они, прижатые к берегу множества –прижатые к морю – в туманы били грозой. В море шли резервы, изнемогая, по колена в воде; с материка выгоняли деревни в воду – мостить плотины – задержать море. Деревни хлюпали базарами в воде, путались ленивыми, вязнущими телегами, плотины росли –осклизлые, зыбкие, седые – и таяли тотчас: ветер и воды пожирали их.

Командарм стоял у аппаратов – серый, как тень, от железной бессонной ночи –может быть, единственной в жизни и – в истории. Аппараты молчали… и вдруг – из дальнего, из прорвавшихся ослепительных снов – крикнуло грозой:

– Есть. В двенадцать часов без выстрела форсирована терраса. Противник бежал, угрожаемый красными дивизиями с тыла. Соединившиеся части атакуют первую линию Эншуньских укреплений.

Армия была за террасой. Рубеж был перейден.

Он влез в лодку, разобрал рули. – А вы, ребята, идите домой, или еще куда. Лихом не поминайте. – Он перегнулся через борт и за руку попрощался с механиком и Ихой.

– Тебя с собой не зову, Ихошка, лечу на верную смерть. Спасибо, милая, за любовь, этого мы, Сыны Неба, не забываем, так-то. Прощай!