Садыя

— Разработкой проектов сооружения связи занимаются проектно-монтажные тресты, институты, Гипротяжмаш, Гипронефть. Вот и попробуй там скоординируй, — зло бросил ему Дымент. — Нашлют мальчишек, они и крутят, и крутят. Твой проект забракован, как нецелесообразный. И не мешай мне… своими детскими забавами.

— Мне двадцать пятый.

— Я не девчонка, мне твои года не нужны.

Словно он никогда не мог говорить по-другому, мягко, сердечно. Сухарь.

Почему люди так грубы? Неужто сама жизнь толкает? И Сережа, меся ногами глину, смешанную с цементом, алебастром, известкой, возмущался. Возмущался всем плохим, что он видел в людях, возмущался Лукьяновым, его пассивным отношением к жизни.

Так незаметно он дошел до дому. Медленно поднимался по лестнице, смакуя папироску. И курил-то для того, чтобы забить табаком горечь.

…Светка — маленькая, курносая, из детства, и Дымент — большой, грузный, с мешками под глазами и тяжелым, пасмурным сердцем.

Он чувствовал, как холодеет его собственное сердце. И даже Борька и Марат, летевшие по лестнице и чуть не сбившие его, не обрадовали.

— Дядя Сережа!

Он улыбнулся, но не той приветливой улыбкой, которой он всегда встречал ребят, — в ней было больше холода.

— Меня опять в угол ставили, — шепнул потихоньку и с удовольствием Борька, — мама, ух, злая… из-за Марьи.

— Ну? — неопределенно спросил Сережа, подумав: «Идти ила нет? Меня самого в угол поставили».

— Мы уроки к Марату учить, — тараторил без остановки Котельников. — Воробья поймали, чик-чилик… быстро он оклемался.

Сережа прошел к себе. На кухне знакомый голос:

— Ох, небось проголодался, чугуна мало.

Лег на железную койку. В комнате, пустой и необжитой, еще своего было мало: стол принес с работы, кровать взял у Котельниковых, стул — тоже; свое — этажерка с книгами да приемник, студенческая память.

Болела голова. По-прежнему мучили Светка, Дымент и Лилька.

Лилька примешалась как-то некстати. Познакомился с ней еще в научно-исследовательском институте, где он работал первое время. Там-то у него и родилась мысль о комплексной телефонизации. Бывая в командировках в различных городах на заводах, он утвердился в своих мыслях. Лиля была первой, которая одобрила, поздравила. Но там он не смог претворить свои мысли в жизнь. «На нефти у тебя возможностей во сто крат больше», — говорили ему, и он поехал искать свои возможности. Она тоже поехала — в экспедицию, и должна скоро быть в городе, вероятнее всего в конце года.

Лилька не действовала, как Светка. Это была проза, а то — поэзия, расплескавшееся янтарными каплями детство. Как права мама!

Лиля не смешивалась с воспоминаниями, это было что-то другое: в ней не было необходимости, когда грустно; он вспоминал о ней в веселые минуты, когда на душе тепло, а на улице играло солнце. Или после дождя, когда капель так звонко бьет, так будоражит, что хочется прыгать, как мальчишке, прыгать и веселиться.

Болела от грусти и дум голова, в больших, неизведанных мечтах проплывало детство…

Сережа вздрогнул. Стук в дверь повторился, пожалуй чересчур осторожный.

— Войдите.

Дверь приоткрыла робкая и смущенная Марья.

— Входите, входите.

Марья робко прошла, опустив большие, нежные и грустные глаза.

— Вы не хотите кушать? — вдруг смело спросила она.

— Совсем нет.

— Тогда я пойду.

— Нет, зачем же. Оставайтесь. Садитесь.

Она присела:

— А у вас грязно. Я бы убрала, но вы ключ унесли.

— Да-да…

Сережа с интересом рассматривал ее. Чудная девушка, душа так и светится. И почему природа так обидела, зачем она сунула ни к чему эти рябинки под глазами, зачем сделала нос большим, расплющенным и губы узкими, длинными? Все топорной работы. Марья, смущенная, медленно покрывалась краской под его взглядом — и все в ней кипело. Румянец и возбуждение как-то по-новому осветили лицо: менее заметны рябинки, да и вообще лицо уходило на второй план, выделялись глаза — лучезарные и большие, они были тревожны и печальны.

Сережа поежился, словно прочитал неположенное. Марья встала:

— Я пойду.

Он не задерживал. Все равно разговор не клеился.

6

Добыча нефти обычно проходит две стадии. Сперва скважины фонтанируют: в пласте достаточно заложено движущей силы — газа или водонапорной энергии. Но вот наступает период «увядания». Нефти еще много, но пласт не отдает ее на поверхность земли, как бы прижимает. Природные силы исчерпаны. И тогда «гаснут» фонтаны, уступив место глубоким насосам. Иной раз такое Садыя замечала и в людях. Энергии хоть отбавляй, а вот «отфонтанируют», встретятся с трудностями — и обмякнут, отойдут в сторону. Садыю всегда это удивляло.

Только что закончилось заседание бюро горкома партии. Не расходились еще: тревожило наболевшее.

— Я все же просил бы вас, товарищ Бадыгова, — начальник строительства Лебедев морщился, тоскливо смотрел в сторону, — я хотел бы пойти на нефть, в производственный отдел.

«Нюни распустил или запала не хватает…» — подумала Садыя, уставшая от заседания. Лебедев ей надоел со своими просьбами о переходе на другую работу; в голове еще сидела мысль о людях, которые сначала «фонтанируют», а затем «гаснут».