Саджо и ее бобры. С вопросами и ответами для почемучек

И не только те, что приносят практическую пользу, но и те, что просто развлекают, скрашивают досуг. Есть сведения, что у индейцев приручать бобрят было обычным делом и иногда бобрят даже заводили бездетные семьи, чтобы жилось веселее.

Глава 8 Саджо слышит голос матери

Наутро три пироги отчалили от берега озера. В Поселке Пляшущих Кроликов, где находилась американская контора по сбыту пушнины, Большое Перо и семнадцать его односельчан-индейцев должны были нагрузить товарами каноэ и плыть дальше на север, к озеру Мускодейсинг, на берегу которого была вторая контора того же американского предприятия.

Индейцы отправились на заработки, чтобы иметь возможность уплатить свои долги новым хозяевам. Бригаде — так назывался караван пирог — предстоял очень дальний путь. Целый месяц, а может быть, и больше пройдет, пока туда доберешься. Саджо, Шепиэн и Чилеви остались одни в Долине Лепечущих Вод.

Когда торговец вдруг захлопнул дверь, унося бобренка, которого Саджо любила больше всех на свете, если не считать отца и брата, девочке показалось, будто и на сердце ее захлопнулась дверь и незнакомец унес его в своем ящике вместе с Чикени.

Все изменилось после этого в жизни детей и бобрят. Не слышно было веселых игр около вигвама, не звенели песни, не раздавался детский смех на озере. Чилеви больше не шалил, его пронзительный голос, который привыкли слышать всегда и везде, вдруг затих. Бобренок совсем перестал играть, забыл свою потешную пляску и все бродил понурый взад и вперед вдоль озера, целыми днями искал Чикени. Казалось, в его маленькой головке не укладывалось, что братца больше нет.

Каждое утро как будто с новой надеждой Чилеви рысцой выбегал из хижины и начинал свои поиски, заглядывая во все уголки вигвама, шаря в тростниках и траве, где они так часто боролись, грелись рядышком на солнце и прихорашивались. Он плавал взад и вперед вдоль берега, обнюхивал все свои бобровые пристани, нырял через бочку в шаткую бобровую хатку. Его не оставляла уверенность, что он найдет братца.

Так и проводил он в поисках целые дни, пока не уставал до изнеможения; тогда он медленно брел на своих коротких ножках вверх по тропинке к хижине. Там он залезал в осиротевшую каморку и лежал тихо-тихо. Чилеви не был больше ни бесшабашным шалуном, ни шумным проказником, он был просто печальным, тоскующим бобренком. Он не был теперь Большой Крошкой, он был просто Крошкой, потому что остался единственной Крошкой, — другой у детей не было.

Саджо и Шепиэн ходили за Чилеви по пятам и прикидывались, будто и они тоже ищут Чикени. Конечно, они знали, что поиски бесполезны, но не могли равнодушно смотреть на скитания осиротевшего зверька. Когда он обедал, дети присаживались на корточках и держали его блюдечко с обеих сторон. Иногда одна или две большие слезы скатывались в кашицу, когда Саджо вспоминала о Чикени, — бедная Маленькая Крошка, его теперь нет с ними… А он был такой нежный и ласковый, чуть-чуть грустный! Где же он теперь? В большом городе, где негде бегать и играть, где нет домашнего хлеба баннок и нет веселья.

Отсутствие Чикени почему-то казалось невероятным, и все время ждали, что вот-вот увидят малыша сидящим на корточках в вигваме или заметят, как рядом с Чилеви выбегает из берестяной каморки еще одно коротконогое пушистое создание, чтобы получить свою долю хлеба с молоком; почти каждую минуту вы готовы были заявить, что слышали его голосок у бобровой пристани. Отпечатки маленьких ног, гораздо меньших, чем у Чилеви, некрасивых, с пальцами, обращенными внутрь, — трогательные маленькие следы, все еще отчетливо вырисовывались на илистом берегу у самой воды. Саджо все ходила и смотрела на них, и, когда никого не было, она опускалась на колени, гладила землю и что-то шептала. Но вода смывала следы — они исчезали. Только в одном еще месте остался след лапки; девочка покрыла его березовой корой и каждый день приходила смотреть. Но земля постепенно подсыхала, превращалась в пыль, и след исчез.

Теперь уже ничего не осталось от Чикени.

Хотя голоса Чилеви не было теперь слышно днем, зато он стал скулить и метаться по ночам. Тщетно пытался он нащупать в темноте другое круглое пушистое тельце, его нигде не было. И Саджо тоже не могла спать. Она вставала со своей кровати, влезала в бобровую каморку, опускалась рядом с Чилеви на подстилку из травы, прижимала зверька к себе и рыдала над ним, пока сама не засыпала.