Сафар-Намэ (Книга путешествия)

Если от Каина направиться к северо-востоку, в восемнадцати фарсахах будет Зузаи, к югу, в тридцати фарсахах, — Герат. В Каине я видел одного человека по имени Абу-Мансур Мухаммед ибн-Дуст. Он, как говорили, обладал познаниями во всех науках — и в медицине, и в астрологии, и в логике. Он задал мне такой вопрос: — Что ты скажешь, есть какая-нибудь материя за пределами небесного свода п звезд? — Материей, — ответил я: — мы называем только то, что находится под этим небесным сводом, все остальное же нет... — А как ты скажешь, — спросил он: — есть за пределами этих сводов что-нибудь нематериальное? — Неизбежно, — ответил я: — ибо мир ограничен, пределом его считают свод сводов. Пределом же называют то, что отделяет одно от другого. Если это установлено, приходится сделать вывод, что то, что находится за пределом небесного свода, не похоже на то, что в его пределах... — Так, — продолжал он: — если разум заставляет принять существование этого нематериального, то есть ли у него в свою очередь предел? Если есть, то до каких пор оно простирается? Если же нет, то каким образом безграничное может быть преходящим?

О таких вещах мы толковали некоторое время. — Все это чрезвычайно смущало меня, — молвил он. Я заметил: — Кого это не смущало?..

Короче сказать, по причине смуты, вызванной в Зузане Убейдом Нишапури, и восстания правителя Зузана мне пришлось пробыть в Каине целый месяц. Там я отпустил стремянного эмира Килеки. Из Каина я выехал, направляясь в Се-рахс и второго числа месяца Джумада-л-Ухра[286] я прибыл туда. От Басры до Серахса я насчитал триста девяносто фарсахов. Из Серахса я поехал через рибат Джа'фари, рибат Амрави и рибат Ни'мети... Все эти три рибата лежат на дороге неподалеку друг от друга. Двенадцатого Джумада-л-Ухра я прибыл в город Мерверруд, через два дня выехал оттуда и через Аб-и Герм девятнадцатого числа прибыл в Бариаб, что составляет тридцать шесть фарсахов.

Эмиром Хорасана был Чагры-бек Абу-Сулейман Дауд-ибн-Микаил ибн Сельджук. Он находился в Шибургане и собирался ехать в Мерв, свою столицу.

Мы по причине небезопасности дорог поехали на Сенгилан, а оттуда через Се-дерэ проехали и Балх. Когда мы приехали в рибат Се-дерэ, я услышал, что брат мой Ходжа Абу-л-Фатх Абд-ал-Джалиль находится в свите везира эмира, некоего Абу-Насра. Я отсутствовал около семи лет. Когда мы прибыли в Дестгирд, мы встретили обоз с кладью, направлявшийся в Шибурган. Сопровождавший меня брат спросил, чьи это вещи. — Это вещи везира, — ответили ему. — Знаете ли вы Абу-л-Фатха Абд-ал-Джалиля? — спросил он. — С нами есть один из его людей. — Тотчас же к нам подошел какой-то человек и спросил: — Откуда вы идете? — Возвращаемся с хадджа. — У господина моего Абу-л-Фатха Абд-ал-Джалиля было два брата, — воскликнул он, — они столько-то лет тому назад уехали в хаддж, и он страстно тоскует по ним. Но кого он ни расспрашивал о них, никто не мог ничего ему сообщить. — Мы привезли письмо от Насира, — сказал мой брат: — когда твой господин приедет, мы вручим ому это письмо.

Прошло некоторое время, караван остановился посреди дороги, и мы тоже остановились. Слуга этот сказал: — Вот едет мой господин. Если он не найдет вас, он опечалится; если же вы мне дадите это письмо, я передам его, и он будет очень доволен. — Ты хочешь письмо Насира, — спросил мой брат, — или самого Насира? Вот он, Насир, перед тобой.

Слуга от радости не знал, что делать, и мы отправились в сторону Балха через Миан и Руста. Брат же мой Абу-л-Фатх ехал через Дестгирд и вместе с везиром направлялся к эмиру Хорасана. Как только он услышал о нашем прибытии, он остановился у моста Джемугиан, чтобы дождаться нас. Это было в субботу двадцать шестого Джумада-л-Ухра четыреста сорок четвертого года.[287] После того как мы утратили все надежды, столько раз попадали в смертельную опасность и уже не рассчитывали остаться в живых, мы снова свиделись, смогли насладиться свиданием друг с другом и восхвалили господа, велик и славен да будет он.

В этот день мы въехали в Балх, и я написал эти три двустишия, соответствовавшие нашему положению.

Если долго в этом мире длятся беды и страданья,
Все ж и счастию и горю здесь всегда конец приходит.
Ночь и день для нас ничтожных свод вращается небесный,
День уйдет, ему на смену тотчас же другой приходит.
Мы из странствия вернулись... Из него вернуться можно,
В путь другой уйдем, оттуда к нам никто уж но приходит...