Сафари

Позже случай свел меня в Западной Кении, в городе Китале, с Бобом Фостером — одним из самых старых кенийских охотников хантеровской школы, лучшим знатоком Элгона и гор Центральной Кении. Я попытался выведать у него что-нибудь о таинственном животном.

— Я не хочу возвращаться к этой теме, — выслушав меня, с горечью сказал он. — В 20-х годах, когда я был помоложе, этот зверь несколько раз почти что был у меня в руках. Но вы знаете, что такое охотничье счастье? Всякий раз глупый случай мешал мне. А когда я заикался в Найроби о том, что видел зверя, меня подымали на смех, обвиняя в том, что мне мало полутора тысяч убитых слонов, что я ищу дешевой славы.

— Так вы все-таки видели медведя?

— Я не утверждаю, что то был обязательно медведь. Но это большое, больше человека, животное, очень сильное и, бесспорно, еще неизвестное. В 1928 году я охотился близ Элгона, на реке Грик, когда ко мне прибежал человек от вождя племени багвере с известием, что на их землях появился «дубу» — медведь. Я бросил все и поспешил в деревню. Прошлой ночью дубу, чтобы преодолеть изгородь, залез на дерево, спустился с него во двор, разорил птичник, затем перевернул бадью, в которой бродило пиво, сильным ударом лапы разрушил забор и удалился. Багвере — смелые охотники, выходящие со щитом и пангой[9] один на один с леопардом. Услышав шум, они бросились во двор, но, увидев дубу, отступили. Почему-то этот зверь вселяет во всех суеверный страх.

Я направился по следу, который уходил в горы, и к сумеркам пришел к пещере. Собака обыскала ее, но там было пусто. Я залез на дерево и просидел там всю ночь, по тщетно. Следующим вечером я снова сидел над пещерой. Ночь выдалась темной, но у меня зрение ненамного — уже, чем у кошки; вдруг внизу раздался шум, и я, приглядевшись, понял, что на меня идет «он». Животное ныло крупное, оно напоминало взрослого мужчину, одетого в мохнатый тулуп и ставшего на четвереньки.

Я решил сразу не стрелять, а сперва понаблюдать за «дубу». Он шел медленно, на четырех лапах, вразвалку. О цвете его шерсти я ничего не могу сказать, но она была длинная, уши большие и круглые. «Дубу» проследовал и пещеру, но вскоре вышел из нее и полез на дерево. Затем посредине ствола остановился и, беспокойно засопев, спустился вниз. Очевидно, он учуял меня.

Стоя на задних лапах, «дубу» начал размахивать передними лапами, потом заревел и направился в сторону моего дерева. Поверьте, ни до, ни после я не слышал подобного голоса — вибрирующего, полного силы и ярости. Нервы сдали, я вскинул ружье, но ствол задел за истку и пуля пролетела мимо цели. «Дубу» поднялся, < силой ударил лапой по моему дереву и скрылся в темноте. Когда рассвело, я увидел на коре ствола огромные царапины от когтей, которым мог бы позавидовать лев. А с дерева, на которое ночью лазил медведь, свисала полуобглоданная туша кабана. Очевидно, он оставил ее там давно и этой ночью вернулся полакомиться мясом. Я провел на дереве еще неделю, но животное так и не вернулось. Африканцы говорят, что «дубу» никогда не возвращается на то место, где он столкнулся с человеком.

— Это была ваша первая и последняя встреча? — спросил я.

— О нет. Года через три мне пришлось искать новые охотничьи участки в районе гор Секерр, что к востоку от Элгона. Я провел отличный вечер с товарищами, которые к полуночи уехали в Китале, а сам отправился спать в машину. Проснулся я от еле уловимого шума, который мог услышать, пожалуй, лишь охотник. Такой же зверь, может быть чуть поменьше, с переливающейся в лунном свете каштановой шкурой, стоял метрах в пятидесяти, изучая брошенные вечером консервные банки. Я хотел было схватить ружье, но с ужасом вспомнил, что оно осталось в палатке, где мы пировали. Когда я попытался в нее перебраться, зверь заметил меня и скрылся мелкой рысцой, зажав в зубах поблескивающую в лунном свете банку. Это было на землях племени покот, которое называет зверя «чемисет».

Рассказ Боба Фостера тогда очень заинтересовал меня, и сейчас, собираясь на Элгон, любопытства ради я захватил с собой дюжину фотографий животных, среди которых были и изображения медведей. В литале (маленькой деревеньке) Кабуророн, у истоков той же реки Грик, угостив старых охотников багвере пивом и одарив их не одной пачкой «Беломора», я вытащил фотографии и показал им. Охотники назвали своими именами льва, слона, носорога, сразу же сознались, что никогда не видали моржа и белого медведя, долго хихикали над тигром — «полосатым леопардом». Австралийского сумчатого медведя-коала они тоже не признали, а вот увидев нашего бурого мишку, удивленно охнули и заявили: «Чемисет». Но больше смотреть на медведя старики не захотели. Багвере верят, что в чемисете живет злой ночной дух, и боятся его еще больше, чем нанди и покот. Молодежь осталась более равнодушной к фотографии медведя, называя его кто «чемисет», кто «дубу». А мальчишки начали уверять, что даже видели такого зверя среди камней, окружающих кратер Элгона. То же самое повторилось и в двух других литалах, где я показывал фотографии.