Сафари

Покинув лагерь ученых, я решил не торопиться возвращаться в Найроби. Мне хотелось поездить по Северной Танзании, по масайским землям. Масаиленд — довольно часто посещаемая туристами территория, но путешествуют они лишь по ее периферии — там, где находятся известные всему миру национальные парки — Серенгети, Маньяра, Нгоронгоро. В масайскую же «глубинку», где нет ни дорог, ни воды, ни городов, мало кто попадает.

Мое стремление познакомиться с этими местами подстегнул Е. Е. Милановский. Профессор рассказал, что, работая к северу от Ол-Доиньо-Ленгаи, наши геологи случайно набрели на покинутый город, вырубленный неизвестным племенем в крутом берегу озера Натрон.

Объезжая бесчисленные каменные глыбы, я наконец добрался до обрывающегося к Натрону уступа. Но мои попытки спуститься с него оказались безуспешными. К счастью, на второй день посреди ослепительно белого солонца я увидел сидевшего на корточках старика масая, пангой соскабливавшего соль. Он аккуратно сгребал ее ладонью и ссыпал в кожаную сумку.

Кроме традиционного «джамбо», общих слов мы не нашли. Но кое-как, жестами я объяснил старику, что хочу спуститься вниз, к озеру. Он уселся в машину, показал, что надо развернуться, и начал что-то рассказывать.

Вместе с масаем в машине появились десятки мух. Мухи — настоящий бич этого племени. Их привлекают в масайских бома[14] скот, кучи навоза вокруг, построенные из кизяка хижины. Мириады мух, как нигде, назойливых и отважных, устремляются за человеком, покидающим бома, и путешествуют на нем по саванне. Слепота, необычно распространенная среди масаев, — результат обилия мух. Особенно часто эти насекомые откладывают яйца под веками у детей; нередко можно увидеть здорового, крепкого карапуза, в слезящихся глазах которого копошатся желтоватые личинки. А родители почему-то редко реагируют на это.

Разворачивались мы, оказывается, потому, что старик решил заехать в бома и взять с собой юношу, немного говорившего на суахили. Выслушав мою просьбу показать дорогу к пещерному городу, парень понимающе закивал головой. «Мабомбоко, — объяснил он старику. — Развалины».

Как и все молодые масаи, юноша был очень красив: высокий, стройный, с правильными чертами гордого лица. Бритую голову венчал парик, сплетенный из сухожилий животных. Под блестящей, вымазанной жиром и краской, кожей играли упругие мускулы.

_{Масаи, украшают себя бесчисленными ожерельями и монистами, которые играют всеми цветами радуги}

Масаиленд край красных тонов. Латериты окрасили почвы масайских степей в кирпичные тона. Цвет окружающей земли, очевидно, создал у масаев созвучные природе представления о красоте. Свои домотканые тоги они пропитывают красной охрой. Мораны — юноши, главное занятие которых любовь и упражнения в доблести, — раскрашивают себя красной краской, а их подруги, выходя на вечерние танцы, разрисовывают лица красным орнаментом. Масаи разрушают термитники, чтобы превратить материал домов насекомых в красный цемент и поверх кизяка покрыть им свои хижины, напоминающие огромные буханки хлеба. Масаи боготворят скот красной породы и никогда не охотятся на антилоп и газелей, по тому что те тоже коричневые, красноватые, желтые, а следовательно, сродни скоту. Только в своих бисерных украшениях масаи изменяют красному цвету. Бесчисленные ожерелья и мониста, закрывающие их красивые тела, играют всеми цветами радуги. Масаи — моя страсть Когда мне надоедает однообразие жизни в Найроби, я еду к масаям.

Но сейчас мое внимание поглощают не они, а спуск с уступа. На дорогу здесь нет даже и намека. Мы просто скользим по склону горы, усеянному огромным камнями. Это очень подходящее место для тренировки альпинистов, но никак не для спуска на машине. Когде мне успешно удавалось объехать камень, масаи удовлетворенно щелкали языками. Некогда камней впереди не было и я придерживал машину, стремящуюся разогнаться вниз, они явно проявляли недовольство: зачем плестись, если сама машина хочет ехать быстро?

Зато внизу, вдоль озера, можно развивать бешеную скорость. Берега Натрона покрывает крепкий налет солей, идеально гладкий, но не скользкий. В сухую погоду здесь благодать. Но когда в этих местах выпадают дожди, соленые берега озера превращаются в болото, пропитанное крепкой рапой. Несколько лет назад здесь погибли тысячи розовых фламинго. Соль разъела их лапы, они вязли в топких берегах и не могли взлететь. Теперь их мало на Натроне.

Моран хлопает меня по спине и показывает вправо. Там в отвесной стене уступа видны ниши и дыры, которые, если приглядеться, оказываются проемами дверей, окнами, проходами между жилищами, обвалившимися сводами комнат. Большое, никем не исследованное, никому не известное селение, высеченное в розовом туфе.

— Кто строил его? Масаи? — спрашиваю я морана.

— Апана, масаи. Нет, не масаи, — отрицательно качает он головой. — Мбулу, люди племени мбулу.