Обычно наиболее монотонной считают пустыню. Но по-моему, это мнение людей, никогда там не бывавших и составивших представления о пустыне лишь на основе семантики этого слова. Я был на раскопках древнего Хорезма среди каракумских песков, видел солянковые плато Усть-Урта и каменистые хамады «безжалостной» Сахары, ночевал у кочевников Данакиля, и всюду пустыня — это волшебный мир, поражающий своей жестокостью и разнообразием, способностью всего живого приспосабливаться к суровым условиям. То вас удивят здесь фантастические черные леса гигантской солянки — саксаула или звенящие под копытами лошадей такыры, то перевеваемые ветром барханы или манящая зелень оазисов и тугаев. Даже самые суровые, самые безжизненные пустыни поражают воображение.
Восточноафриканская саванна лишена всего этого. Она удивительно однообразна: сотни, тысячи километров юлбернардий и брахиостегий, неспособных создавать своими колючками тень и защитить раскаленную землю.
Даже дождь не приносит большого оживления на эти однообразные равнины. Через неделю-другую влага дает толчок к жизни, и серая саванна превращается в зеленую. Но ярко цветущих растений восточноафриканская саванна не знает.
А «скучная пустыня» после первого дождя покрывается буйным ковром ярко цветущих эфемеров — тюльпанов, мятликов, дельфиниумов, гиацинтов.
Единственная остановка была в Кабве (Брокен-Хилле), на полпути к Медному поясу. Город основан в 1903 году и считается старейшим горнорудным центром Замбии. Над ним висит сплошная пелена ядовито-желтого дыма и пара и стойкий запах серной кислоты. Здесь на заводах плавят цинковую, свинцовую, ванадиевую руды, которые добывают на расположенных неподалеку рудниках.
При освоении этих рудников была сделана одна из первых находок ископаемого человека в Африке. Костные останки совершенно случайно нашел в 1921 году рабочий Цвигелаар, который принимал участие в разработке доломитового бугра, богатого свинцовыми и цинковыми рудами. Цвигелаар извлек на поверхность крупный череп, покрытый натеками сталагмита. А при последующих поисках учеными были найдены множество костей и первобытных орудий — отщепов, скребков, нуклеусов.
Находки из Кабве лишний раз подтверждают идею Л. Лики о том, что Восточная Африка была если не единственной родиной, то уж во всяком случае одним из центров возникновения Homo sapiens. Родезийский[18] человек жил в начале среднего каменного века — верхнем гембелии. Большинство ученых считают его современником неандертальца, хотя некоторые признаки сближают его с питекантропом.
В нашпигованном антропологическими ценностями бугре могли бы сделать еще не одно открытие. Но к сожалению, последующие разработки сравняли его с землей, многое навсегда погибло в плавильных печах. Сколько я ни расспрашивал местных жителей, они так и не смогли точно указать место, где был найден знаменитый Ноmо rhodesensis.
И снова в путь. Минуем небольшой мост, а рядом указатель-стрелку, на которой я едва успеваю прочитать: «Мулунгуши». Тогда, пожалуй, мало кто помнил, что в этом небольшом городке в 1959 году группой радикально настроенных африканцев была создана ныне правящая в Замбии партия ЮНИП. Теперь правительство Замбии избрало городок, где родилась ЮНИП, местом проведения всех важных партийных съездов и конференций. Здесь была провозглашена Мулунгушская декларация, наметившая путь развития независимой Замбии. Здесь утверждалась замбийская пятилетка, принимались решения о национализации иностранных компаний, о контроле государства над медной промышленностью.
Но в 1967 году еще не было Мулунгушской декларации, и мне показалось, что за три года независимости в Медном поясе мало что изменилось. В Китве-Нкане, крупнейшем городе Медного пояса, в роскошном отеле «Эдинбург», где нас поселили, все было подчинено заведенному в колониальные времена принципу: «Белую работу делает белый, черную работу — черный». Правда, висевшие ранее в ресторанах и барах меднорудных городов надписи: «Только для белых» были сняты, но африканцы в «Эдинбурге» не показывались. Провести один вечер в ресторане стоит примерно столько, сколько получает горняк-африканец за месяц.
Так было не всегда. До независимости, когда на стенах висели позорные таблички, цены в барах и ресторанах по договоренности между их владельцами и «белыми» профсоюзами были даже ниже обычных. Но после того как африканец стал равноправным гражданином и получил возможность провести вечер в «Эдинбурге», его владельцы сняли таблички и взвинтили цены, то есть создали для африканцев «материальный барьер». Это был тот же, но приноровившийся к новым условиям расизм.
Обо всем этом, нисколько не смущаясь, скорее даже гордясь «выдумкой», поведал мне в первый же час моего появления в баре респектабельный джентльмен, отрекомендовавшийся как Брайтон. «Или просто Тэдди», — осушив очередную пинту пива, предложил он.