Сафари на черепашку

Чтобы попасть в нужный подъезд, я воспользовался домофоном и услышал искаженный помехами голос:

– Кто там?

– Корреспондент программы «Врачебные тайны», вас должны были предупредить о моем визите.

Замок тихо щелкнул, я вошел в подъезд и ощутил приступ ностальгии. Во времена моего детства район, где находится квартира Николетты, считался суперпрестижным, тут высились кооперативы, в которых жили писатели, актеры, музыканты и ученые. Для первых трех категорий построили современные здания из светлого кирпича, квартиры в них были похожи, словно однояйцевые близнецы: длинный коридор, от которого отходят комнаты, десятиметровая кухня, раздельный санузел, правда, ванная крохотная, и кладовка. По нынешним временам это очень скромное жилье, но в эпоху социализма основная масса людей ютилась в каморках, о десятиметровой кухне народ даже и не мечтал. К тому же в подъездах элиты сидели консьержки, совсем уж редкие птицы для советской Москвы. Приходя в гости к Лене Котовой, чьи родители служили Мельпомене[3], или забегая к Толе Раскину, папа которого был пианистом, я оказывался словно у себя дома, даже мебель в большинстве случаев повторяла нашу, о книгах я уже и не говорю, тома Вальтера Скотта розового цвета, «серый» Джек Лондон, «оранжевый» Майн Рид, «темно-зеленый» Диккенс и обязательно собрание сочинений Ленина, все пятьдесят пять толстых томов.

Мы сидели на польских стульях, пили чай из сервиза, сделанного в Чехословакии, зажигали люстры, произведенные в ГДР, и смотрели телевизор «Рубин».

Но зеленый дом и его жильцы тогда казались анахронизмом на общем фоне. Когда в районе началось массовое строительство кооперативов, здание с белыми балконами уже высилось между деревьями, и там давно обретались ученые. Квартиры у них были невероятные, похожие на лабиринты с загогулистыми коридорами, мебель, на мой тогдашний, детский взгляд, жуткая: резные буфеты, столы на львиных лапах, зеркала в бронзовых рамах. Я часто ходил сюда в гости к однокласснику Алексею Вассерману. Если честно, меня привлекал не сам Леша, а его дед Иосиф Давидович, энциклопедически образованный историк. Какая у него была библиотека! Иосиф Давидович охотно давал мне книги, требуя лишь аккуратно обернуть их в бумагу.

Потом старик умер, мы закончили школу и разбежались в разные стороны, Лешу я практически никогда не вижу, а об Иосифе Давидовиче вспомнил лишь сейчас, войдя в знакомый с детства подъезд.

Глава 17

– Сюда, сюда, молодой человек, – раздалось из приоткрытой двери, когда я вышел из похожего на клетку для канарейки лифта, – идите налево.

Я вступил в просторную прихожую, в ту же секунду вспыхнул свет, хозяин – сухонький, подтянутый старичок – воскликнул:

– Ванечка! Сколько лет, сколько зим! Ну отчего мне не назвали твою фамилию? Просто сказали: нашего корреспондента зовут Иваном Павловичем! Господи, какая приятная неожиданность! Значит, ты теперь служишь молоху по имени «телевидение»?

Слегка ошарашенный, я вгляделся в хозяина: невысокий, щуплый, абсолютно седой дедок. Впрочем, осанка у Загребского молодцеватая, он не согнут крючком, да и поговорка «Маленькая собачка до старости щенок» придумана не зря. Но вот лицо профессора сразу выдает возраст, глаза, правда, яркие, однако морщин неисчислимое количество.

– Не узнаешь меня! – скорей утвердительно, чем вопросительно воскликнул Загребский. – Конечно, столько лет не встречались. Знаешь, Ваняша, вот тут часто по твоему телевизору разные личности сетуют: дескать, разобщенными стали люди теперь, не то что в прежнее время, тогда по вечерам собирались в гостиной, читали вслух книги, музицировали, и вообще, народ друг к другу в гости ходил, а нынче все компьютером увлеклись, жена мужа не видит, дети родителей, полный Апокалипсис! Ерунда это, еще неизвестно, как бы вели себя наши предки, развейся научно-технический прогресс на два столетия раньше, небось играли бы, как внуки моих коллег, великовозрастные «митрофаны», в «стрелялки». Знаешь, что нас на самом деле разобщило?

– И что? – улыбнулся я, мучительно пытаясь вспомнить, откуда знаю профессора.

– Личные автомобили! Вышел из подъезда, шнырк в машину и уехал. Раньше хоть до метро дойти было надо, столько народа по дороге встречалось. Вот мы с тобой, сколько всего переговорили, о Лжедмитрии, о Марине Мнишек, замечательная женщина была, правда, со знаком минус, но…

– Профессор Леденец! – вылетело у меня.

Загребский рассмеялся:

– Вспомнил прозвище! Думаешь, я не знал, как вы меня промеж собой звали? Ну-ка наклонись, я тебя, шалуна, расцелую. Небось похоронил меня, ан нет, живехонек я, скриплю еще, хоть по возрасту Мафусаила перегнал. Вижу, вижу твою маменьку с балкона, во дворике гуляет, ведь красавицей была, да, не радует старость. Иди, иди, Ваняша, в кабинет, или дорогу позабыл? У меня евроремонтов не делали, я запретил! Не нужны мне их пакеты из стекол, эка дурь, право, нормальные рамы…