Сафари на гиен

– Как ты сказал? Тамара Алексеевна? А живет она где?

– На Петроградской.

– Улица Рентгена, дом двадцать восемь?

– Точно, а что?

– Слушай. А я ведь ее, кажется, тоже знала. Тамара Алексеевна Калмыкова?

– Нет, Стаднюк.

– Ну да, это у нее по мужу фамилия.

– Да нет у нее никакого мужа!

– Сейчас нет, а раньше был, это давно было и недолго. Зачем она его фамилию оставила? Ну, ее дело. А я с ее сестрой Лерой в одном классе училась. А Тамара нас старше была лет на пять, она активисткой была, сначала пионерской, потом комсомольской, нас в пионеры принимала.

– И давно ты с сестрами виделась?

– С Тамарой, считай, с окончания школы не встречались, а с Лерой изредка перезванивались, она со своей семьей отдельно живет… Ох, погоди, что-то она говорила, у Тамары характер, мол, стал тяжелый, мать держит в строгости. Отец-то у них давно умер, а у матери какой-то давнишний поклонник, так Тамара ему даже не разрешала у них дома бывать. Мать с ним только в скверике могла встречаться, и то только когда Тамара не видела.

– А сколько же лет поклоннику?

– Да уж не меньше, чем Тамариной матери, а ей семьдесят точно есть. Тамаре сколько было?

– Сейчас посмотрю. Так с какого она года? Вот, получается, что ей исполнилось бы пятьдесят два, как и вашей Сталине.

– Ох, Сережа, не нравятся мне эти совпадения!

Елизавета Васильевна Калмыкова, мать невинно убиенной директрисы школы номер пятьсот восемнадцать Тамары Алексеевны, присела на диван и задумалась ни о чем. В соседней комнате звенели посудой. Поминки были долгими и многолюдными, было много народу: из школы, из роно, даже из министерства прислали телеграмму. Потом остались одни родственники, сидели долго. Елизавета Васильевна устала – сначала утром отстояли молебен (это она настояла на церковном отпевании), потом – на кладбище, затем – долгие поминки, а семьдесят два года – не шутка!

Она откинула еще красивую, тщательно причесанную голову на спинку дивана. Черное с глухим воротом платье очень шло к серебристым волосам. Рядом с ней сидел ее старинный знакомый Константин Эдуардович. Елизавета Васильевна вздохнула и преклонила усталую голову ему на плечо.

– Тебе нехорошо, Лизанька? – сразу же отреагировал он.

– Нет, милый, просто утомилась. Такой тяжелый длинный день!

Он успокаивающе погладил ее по руке. В такой позе их и застала вошедшая в комнату младшая дочь Елизаветы Васильевны Лера. Увидев пожилую пару, она нахмурилась, потом сказала звенящим голосом:

– Константин Эдуардович, муж сейчас на машине всех развозит, может и вас захватить. А я сегодня здесь останусь.

Старик вопросительно посмотрел на Елизавету Васильевну. Она еле заметно кивнула, тогда он поднялся, церемонно поцеловал ей руку, вежливо попрощался с Лерой и пошел к выходу – очень высокий худой старик, с не по возрасту прямой спиной.

– Мама, мне нужно с тобой поговорить! – сердито окликнула Лера.

– Сейчас! – встрепенулась мать. – Я Константина Эдуардовича провожу, – она тоже поспешила к выходу.

Двери закрылись, в квартире наступила тишина. На кухне был относительный порядок – вымытая посуда сложена на столе и прикрыта полотенцем, пол подметен. В комнате Тамары длинный стол был еще не разобран, но это успеется и завтра. Елизавета Васильевна вошла в свою комнату и вопросительно взглянула на дочь:

– Так в чем дело?

– Мама, – Лера в волнении ходила по комнате, – я должна тебе сказать, что твое поведение меня изумляет, а многие вообще посчитали его неприличным!

– Вот как? – Елизавета Васильевна подняла брови. – В чем же заключается неприличие моего поведения? Я разгуливаю по улицам, громко ругаясь матом, с бутылкой пива в руке, а потом бросаю пустую бутылку прямо на асфальт? Или, может быть, я сижу в метро, развалившись, и пристаю к женщинам? А может, я не умею пользоваться носовым платком и сморкаюсь себе и другим под ноги?

– Перестань, мама, – в раздражении проговорила Лера, – ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Это твои отношения с Константином Эдуардовичем.

– А что же в них неприличного? – искренне удивилась Елизавета Васильевна.

– Мама, все знают, что Тамара была против вашего знакомства, не говоря уж о более близких отношениях. И вот, как только ее не стало, буквально на следующий день ты демонстративно его приглашаешь, держишь возле себя. Он тебя обнимает, гладит по плечу, хоть бы на похоронах постеснялись!

– Откуда в тебе столько ханжества? – изумилась Елизавета Васильевна. – Послушай, я очень любила твою сестру. Но теперь, когда ее не стало, Константин Эдуардович будет жить здесь.

– Мама, не поздно ли заводить милого дружка?

– Он мне не знакомый и не друг, – твердо ответила мать, – он мне любимый человек. Твоего отца нет в живых пятнадцать лет, его памяти это не потревожит. А если родственники шокированы, то мы пойдем в ЗАГС и официально поженимся.

– Час от часу не легче! Выйти замуж в семьдесят лет! Это противоестественно. И Тамара тоже так считала.