– Ладно, – поднялся Сергей, – мне бы еще со сторожем поговорить и с уборщицей. Кстати, что вы о них мне рассказать можете? Что за люди?
– Васильич в институте немногим меньше меня работает, все его знают.
– А уборщица?
– Анна Давыдовна… Вы знаете, она вообще-то не уборщица. Она раньше на кафедре крупного рогатого скота работала, старшим научным сотрудником. Но вот года два назад несчастье у нее случилось, – профессор поморщился. – Не подумайте, что я сплетни собираю. Просто столько лет в одном котле варимся, все про всех знаю. Так вот, от Анны муж ушел. И она на этой почве даже в больницу попала, в клинику нервную. Долго болела, похудела – одни глаза остались. Раньше-то видная женщина была, интересная. А потом выписали, куда идти? Ей пятьдесят лет, кто возьмет на приличное место? Ставка у нее маленькая была, хоть и кандидат, почти доктор, но сами знаете, какие сейчас в науке заработки. Вот она и попросилась к нам уборщицей. Так ей удобнее – неполный рабочий день, она говорит, что еще где-то подрабатывает. Вы поговорите тут у меня, я выйду. И еще, – он остановился и поглядел Сергею в глаза, – вот как раз у нее-то с Риммой никаких конфликтов не было никогда. Она женщина безобидная.
Через минуту в дверь заглянула женщина и молча остановилась на пороге, устало опустив руки.
– Садитесь, – кивнул Сергей. – Вы – Анна Давыдовна Соркина?
– Да, – еле слышно ответила та.
На лице женщины, усталом и равнодушном, жили одни глаза. Глаза выделялись, как будто они были совсем не с этого лица. В них тоже было страдание, но они были живыми. Сергей задумался – где он видел такие глаза. И только под конец беседы вспомнил, что глаза эти он видел в Русском музее на картине художника Александра Иванова «Явление Христа народу», когда был там много лет назад на экскурсии в восьмом классе.
Женщина села и ответила на все его вопросы спокойно и подробно, ничуть не смущаясь. Сергей вспомнил, что и ребята, которые выезжали по сигналу на труп, рассказывали, что свидетельница попалась толковая, не падала в обморок и немногословно, но четко отвечала на поставленные вопросы. Мертвую Римму она не боялась, к выпавшему из банки цепню относилась совершенно спокойно. Теперь понятно почему, думал Сергей, она сама биолог.
После его ухода профессор Земляникин заглянул в собственный кабинет. Анна Давыдовна сидела в кресле, закрыв глаза.
– Анна Давыдовна, вам плохо? – испугался профессор.
– Что вы, не надо беспокоиться, просто устала, – она сделала попытку встать.
– Сидите, отдыхайте, – замахал он руками. – Трудно вам при такой работе?
– Кому сейчас легко, – отшутилась она.
– Помнится, говорили вы, что у вас родственники в Израиле, – неуверенно начал профессор, – может быть, вам к ним уехать… совсем, – и, поскольку она молчала, продолжил увереннее: – Голубушка, что вам тут… одной-то? А там все-таки… родственники и, опять же, пенсия какая-нибудь.
– Мне до тамошней пенсии рано, я и до нашей еще не дослужилась. Спасибо вам, Сергей Аполлинарьевич, за заботу, – она тяжело поднялась, – пойду я.
Глядя ей вслед, профессор Земляникин скорбно покачал головой.
Анна Давыдовна вздохнула и закрыла за собой дверь. Славный человек, Сергей Аполлинарьевич, искренне желает ей добра, жалеет… В наше время люди отвыкли от жалости, у каждого свои проблемы, а профессор Земляникин всегда был хорошим человеком. Когда она лежала в больнице, Сергей Аполлинарьевич даже навестил ее однажды, в какой-то праздник, фруктов принес…
Еще с улицы Витя Петренко услышал раскаты зычного командирского баса. Ясно: Мадам на мостике.
Когда он вошел в кабинет, она как раз обрабатывала безответного Судакова.
– Ты, конечно, накладные по пластиковым трубам не подготовил?
– Подготовил, Марианна Валерьянна.
– Тогда, значит, счета для «Трех граций» не оформил?
– Оформил, Марианна Валерьянна.
– Значит, факс в «Мессалину» не отослал?
– Отослал, Марианна Валерьянна.
– А прайс из «Бахчисарайского фонтана» получил?
– Нет, не получил еще.
– Ну, я же знала! Я знала, что у тебя ни черта не сделано! Тебе ничего нельзя поручить! Тебя везде надо подталкивать! В коммерческой структуре так не работают! Ты у меня в шесть секунд вылетишь на улицу.
С каждым ее словом Судаков все ниже и ниже пригибался к столу.
– Но, Марианна Валерьянна, – сделал он жалкую попытку вклиниться с оправданиями.
– Никаких «но»! – припечатала она его пудовым окриком, развернулась на месте и строевым шагом, от которого закачались люстры и задребезжала посуда на полке, направилась в свой кабинет.
– Марианна Валерьянна, – робко пискнула показавшаяся в дверях Людочка Петушкова, – к вам «крыша» пожаловала.
Марианна помрачнела, окинула Людочку суровым взором, распахнула дверь своей «парилки», как называли ее личный кабинет подчиненные, и, чуть ниже, чем обычно, бросила:
– Зови.