Сафари

Вечером взвод расположился на лесной прогалине. Хатако нес караул в первой смене. Опершись на ружье, он пристально вглядывался в узкую темную щель, которую образовала в серой, окутанной туманом стене леса спускавшаяся с горы дорожка. Ведь это там он был на волосок от смерти, там чуть было не оборвалась дикая тропа его жизни. Там на него набросились выслеживавшие его воины Мели, но после битвы не он, а многие из его врагов остались лежать в сырой траве. Улыбка заиграла на его губах — он был сильнее и проворнее всех дшаггских воинов — он был непобедим!

Затем он поднял глаза и забылся в созерцании мерцающего ледяного купола, парившего под молочно-белыми облаками…

Через день они расположились лагерем на высоте двух тысяч метров между обледенелыми обломками скал. Днем у них была долгая горячая схватка с бандами Шигалла, перешедшая в дикий рукопашный бой среди беспорядочного нагромождения камней. Успех, которому аскари были обязаны строгой дисциплиной и хорошим вооружением, уравновешивался лучшим знанием местности и мужеством отчаяния, с каким противник защищал последнее свое убежище.

Обе стороны понесли тяжелый урон, но потери повстанцев все же не сломили их сопротивления. Офицеры соединенных отрядов знали, что борьба не прекратится до тех пор, пока будет жив вождь мятежников, отважный и дикий Шигалла.

Костры мигали высокими алыми языками. Черные солдаты, закутанные в свои одеяла, стуча зубами, все ближе продвигались к потрескивающему пламени. Когда в девять часов товарищи разбудили Хатако, чтобы идти нести караул, с глетчеров дул ветер, как ножом резавший лицо и руки. В несколько минут сияющий звездами небесный свод исчез под гонимыми бурей тучами. Несколько раз месяц выглядывал между клочками облаков, оторванными бурей от темных грозных масс, но затем все потонуло в сером море и в пронзительном свисте снежного урагана.

Хатако сменил товарища, который, обсыпанный снегом и закоченевший, стоял, прислонившись к камню и, не в силах выговорить ни слова, едва мог двигаться.

Хатако встал рядом с нависшим утесом. Буря обрушивалась на него со страшной силой, он должен был опираться на ружье, чтобы удержаться на ногах, часто закрывал глаза и отворачивался, чтобы вдохнуть воздух, который был наполнен страшным гулом, тысячеголосым диким ревом бури. Она выла, визжала, свистела, стонала и пищала над изломанными хребтами, в ущельях и провалах и, подобно глухо бушующему морю, замирала глубоко-глубоко внизу в темных лесах, опоясывавших горы…

Вихри ледяных кристаллов, гонимые бурей, со звоном ударялись о скалы. В беспокойно мечущемся пламени костров они вспыхивали пурпурным светом, как осколки рубина.

Хатако, пофыркивая, завязал у шеи болтающиеся наушники своего шлема и засунул онемевшие от холода руки в меховые мешочки, которые сшил себе накануне похода. Среди воя бури он расслышал за своей спиной шаги лишь тогда, когда к нему вплотную подошел фельдфебель, проверявший караульных. Защитив глаза рукой, он следил за Хатако.

— Сразу видно, что ты уже знаком с этим бесовским наваждением! — засмеялся он, поняв назначение смешных меховых мешочков, и покровительственно похлопал аскари по плечу.

— Ничего нового на посту! — доложил Хатако.

— Да, новым это, правда, назвать нельзя, но, во всяком случае, нечто, чего мы давно были лишены, — весело сказал белый и указал рукой на крутящийся вихрь снежной метели.

И Хатако впервые заметил, что глаза фельдфебеля были того же холодно-зеленого цвета, что и ледяные сосульки, свисавшие с утеса над их головами. Широко расставив ноги и выгнув вперед туловище, чтобы лучше противостоять напору ветра, стоял белый человек, и ледяные глаза на его кирпично-красном лице, не мигая, следили за бешеным белым вихрем.

Вдруг он вздрогнул и быстро схватил Хатако за рукав.

— Э, ты не заметил, кто-то прошел? Ты не… вот снова!

Две пары глаз пытались проникнуть через косо падающий ледяной град.

— Вату куоле! Унаона? Вату винис! (Там люди, ты видишь? Много людей!) — прошептал Хатако и своими засунутыми в мешки руками поспешно передвинул предохранитель ружья.

Фельдфебель бросился к солдатам, и его голос, как рев быка, покрывал завывание бури:

— Эй, адуи тапари! (Слушай, враг наступает!)

И уже затрещали выстрелы. Копья и дротики, звеня и дробя камень, замелькали среди утесов в ущелье, где расположился лагерь. Через проход в скалах хлынула, словно гонимая бурей, дикая орда. Засыпанные снегом, вопя и воя, как шакалы, подхлестываемые голодом, мчались воины Шигалла.

Их волна отбросила Хатако к скале, он упал, снова поднялся на ноги, вскакивая, сорвал зубами рукавицу и — пенг! пенг! пенг! пенг! — вонзились в полчище его выстрелы.

Дюжий фельдфебель, как бешеный слон, бросился на нападающих. Как кузнечный молот, работали его безоружные кулаки, они наносили удары, врезались в комок человеческих тел, дробили головы. Из лагеря доносился дикий рев, беспорядочная стрельба и топот сражающихся людей.