Сафари

Прижав ругу к бьющемуся сердцу, я стал прислушиваться и всматриваться — медведя не было, подо мною мирно простиралась лесная долина. Ноги мои были изранены, я обхватил их руками и, сидя на корточках, ежеминутно готовый к бегству, стал раздумывать. Необходимо было добыть свои сапоги и дорожный мешок. Будь со мною хоть какое-нибудь годное оружие! Мерзавец медведь, наверное, пожирает теперь мою вкусную ветчину! Я решил, что будет лучше ему не мешать и переждать; на всякий случай я отломил себе толстый деревянный сук, в глубине души прекрасно сознавая его бесполезность.

Через некоторое время я осторожно пополз вниз вдоль ручья, пугаясь при малейшем треске сучьев и подозрительно заглядывая за каждый камень. Через полчаса я был на месте, где совершилось злодеяние. Медведя и в помине не было. Не было в помине и моей ветчины. Мерзавец вылизал и мед, да и вообще уничтожил всю мою провизию. Вокруг было тихо и жутко. Я жадно вглядывался, стараясь найти свои сапоги. Но я положил их у скалы, у подозрительной темной трещины, наполовину заросшей папоротником. Вдруг оттуда опять появится чудовище! Мне показалось, что запахло медведем и смертью — обуреваемый страхом я побежал прочь, босиком, сжимая палку под мышкой, с мешком в правой руке и звеневшим котелком в левой. При наступлении ночи я вскарабкался на дерево и лишь к утру решился оттуда спуститься. Скоро я выбрался на дорогу. Она вела через зеленую долину, мимо мельницы. Рядом с мельницей был жилой дом. Из раскрытых окон доносился заманчивый запах жаркого. Я остановился и стал нюхать.

Внезапно в окне появилась белокурая женская голова. Незнакомка звала собаку и бросила из окна пригоршню птичьих костей с остатками мяса на них. Белокурая голова вновь скрылась в полусвете комнаты; собака ежеминутно могла появиться; точно волк я кинулся на кусок гусятины, схватил его и хотел удрать — но вдруг замер на месте! Из комнаты раздался женский голос: «Милый вы мой, что это вы? Вы голодны? Вы хотите есть? Так войдите же!» — Голос был нежный и слабый. В окне появилось женское лицо, прекраснейшее из всех женских лиц, которые я когда-либо видел…

Не знаю, что я ответил. Вскоре после этого я очутился в комнате. Помню, что я умывался, служанка-японка принесла мне домашние туфли. Вокруг меня были разные люди; они меня расспрашивали; не помню, что я им отвечал; помню только, что мельник, большой человек с красным лицом, от души смеялся над моей встречей с медведем. Все мое внимание было приковано к лицу этой женщины и ее нежному, слабому голосу.

— А теперь поговорим о деле! — сказал мельник, когда мы остались с ним вдвоем. — Хочешь поработать у меня? По крайней мере пока не заработаешь на сапоги и вообще на самое для тебя необходимое? Ведь долго ваш брат-бродяга не выдерживает. Жене моей давно уже хочется разбить сад перед домом: тебе, кажется, приходилось делать что-то в этом роде; возьмешься за это? Будешь получать тридцать долларов в месяц. Есть будешь с нами, а харчи у нас жирные!

— Согласен! — тихо ответил я.

На следующий день я принялся усердно работать в саду. Вскоре туда ко мне пришла племянница хозяина. Мы разговорились и подружились с нею. Она стала приходить каждый день и оставалась со мною все дольше и дольше.

Я рассказывал о своих душевных переживаниях, о своей необычайной жизни, о странствованиях и приключениях. Она жадно слушала, стараясь не пропустить ни одного слова. Это была родственная мне натура, бурная и беспокойная; пылкая фантазия ее лихорадочно работала, с самого детства ее томила тоска по свободной жизни и неведомым странам.

Прекрасные глаза ее радостно сияли, в то время как я с увлечением говорил. Иногда у нее вырывался глубокий вздох, и мы обменивались продолжительными взглядами…

Наступили блаженные дни. Счастье пьянило меня, кровь бурно текла в моих жилах. Златокудрая голова склонялась ко мне, белая рука покоилась в моей…

Но счастью скоро наступил конец. Все легче становилось ее тело в моих объятьях, все слабее звучал ее голос и все больше блестели ее огромные глаза. Я знал в чем дело, мельник рассказал мне, что его племянница живет здесь в горах, потому что больна неизлечимо.

Работа моя давно была закончена. Мне нечего больше было делать в саду, но я оставался на ферме, поглощенный уходом за больной. Я не мог ее покинуть.

Жена фермера давно догадывалась о наших отношениях и недружелюбно поглядывала на меня. Но муж ее меня очень любил и, по-видимому, был на моей стороне.

— Молчи, дура, прекрати эти разговоры! — сердито крикнул он ей однажды, в то время как я медленно и осторожно уносил больную из сада. — Пожалей ее, ведь ты отлично знаешь, что ей…