Сафьяновый портфель

- Вот Бурлак-Стрельцов и не удержался, решил по-пробоваться, - сказал Елпатов, - благо обстоятельства к тому подтолкнули. Ему там подо Ржевом в пятнадцатом году наследство досталось. Приехал он во Ржев бумаги оформлять, в гостинице, как положено, остановился. Там его жулики и отыскали. Ну и надули в уши про Волосковых. А Бурлак Стрельцов господин легковерный, не из вдумчивых шалтай-болтай, словом. Да и кому не лестно секрет волосковского кармина открыть? Вот он и принял все за чистую монету. Загорелся. Ну, а Александра Яковлевича вы знали. Его таким делом недолго было в соблазн ввести. Он же, как дитя малое, был душа нараспашку до самого сердца. Вот и покуролесили они на пару во Ржеве. А толку, понятно, нуль.

- С кем же они во Ржеве встречались?

- С жуликами, естественно, - хмыкнул Елпатов. - Кто, кроме жуликов, мог их в соблазн ввести касательно волосковского кармина? Дело-то пустое.

- Но ведь Александр Яковлевич был еще дважды во Ржеве.

- Вольному воля, господин Косачевский. Покойный мог туда и трижды и четырежды ездить и каждую байку из собственного кармана оплачивать. Я же говорю: дитя малое. Какой с него спрос?

Косачевский вспомнил про свой давний разговор с Бонэ о премии Наполеона и спросил у Елпатова, не отыскали ли Волосковы равноценной замены краске индиго.

- Нет, чего не было, того не было. Если бы Волосковым это удалось, то им бы не грех было во Ржеве золотой памятник поставить. Краски, равной индиго, еще никто не изобрел.

- Однако Александр Яковлевич мне о таком открытии говорил.

- Кто же додумался до этого?

- Не знаю.

- Вот и я не знаю, - засмеялся Елпатов. - Что-то вы, господин Косачевский, здесь напутали.

Может, действительно, он напутал или память ему изменила? Кто его знает. Твердой уверенности у Косачевского не было.

Он показал Елпатову заметки Бонэ о Кузнецовой-Горбуновой и Мирекуре. Елпатов надел очки, внимательно прочел, недоумевающе поглядел на Косачевского.

- Почему Бонэ интересовался этими людьми?

- Об этом разве что у него самого спросить можно. Да только покойники, сколь знаю, не очень-то разговорчивы.

- Но это может иметь какое-то отношение к ковроделию?

- Сомнительно.

- А к ржевским розыскам Александра Яковлевича?

- На это вам, господин Косачевский, никто не ответит.

Но в этом Елпатов ошибся. На свой вопрос Косачевский получил исчерпывающий ответ от другого человека. И этим человеком был Мансфельд-Полевой, которого заместитель председателя Совета милиции допросил в тот же день.

* * *

Робкий луч солнца, воровски пробравшийся через давно немытые стекла окна в кабинете Косачевского, высветил бледное личико потомка славных немецких рыцарей. Он смотрел на Косачевского жалобными голодными глазами и, похоже, готов был променять все подвиги прошлого на тарелку дымящихся наваристых щей и хороший ломоть пышного довоенного хлеба, который некогда продавался в любой хлебной лавке. Увы, такими сказочными сокровищами заместитель председателя Совета милиции не располагал, поэтому он предложил своему собеседнику (Косачевский тщательно избегал слова "допрашиваемый") стакан чая и кусок похожего на замазку черного хлеба

- А сахарок у вас найдется? - робко спросил потомок рыцарей.

- Найдется, - сказал Косачевский и, поставив перед ним сахар, рядом положил записи Бонэ.

- Вам это о чем-нибудь говорит?

- В каком смысле?

- Почему Александр Яковлевич собирал, сведения об этих людях?

- Ну как же, как же - Мансфельд поспешно допил свой стакан, и Косачевский долил ему чая. - Ведь, по слухам, Мирекур во время своей поездки в Россию приобрел в Петербурге у Агонесова великолепный норыгинский ковер. И у Кузнецовой-Горбуновой был такой ковер.

- Какой ковер?

- Норыгинский.

- А что означает "норыгинский"?

Мансфельд был настолько удивлен этим вопросом заместителя председателя Совета милиции, что даже перестал жевать.

- Вы не знаете, кто такой Норыгин?

- Представления не имею.

Мансфельд вытер сомнительной чистоты носовым платком рот и веско сказал:

- Это был единственный в мире человек, который с полным правом мог бы претендовать на премию Наполеона...

- Позвольте, позвольте, - перебил его Косачевский, почувствовав, наконец, в своих руках нечто вроде кончика ниточки этого запутанного клубка, в котором прошлое каким-то образом переплеталось с настоящим. - Вы имеете в виду премию тому, кто отыщет равноценный заменитель индиго?

- Именно, - подтвердил Мансфельд.

- Мне покойный Александр Яковлевич что-то говорил об этом.

- Естественно, Александр Яковлевич очень высоко ценил заслуги этого выдающегося человека. В работе Александра Яковлевича по истории ковроделия, которую от так и не успел закончить, Норыгину должна была быть посвящена целая глава. Хотя это и не доказано, но специалисты убеждены, что Норыгин не только нашел равноценные заменители для большинства красок, которыми пользовались древние ковроделы, но и разгадал способы их изготовления и рецепты крашения.

Когда Мансфельд допил свой чай, Косачевский попросил его подробней рассказать о Норыгине.

Оказалось, что Варфоломей Акимович Норыгин был крепостным графа Шереметева и находился на оброке.