Сага о Бриттланде

Проклятая бездна! Это был самый сильный в деревне хускарл, девятая руна, и самый уродливый, с ожогом, отчего казалось будто ему содрали кожу и небрежно залепили раны багряной глиной.

— Нордур, — процедил он уцелевшим уголком рта. — Кибидэ!

— Он назвал тебя грязной псиной, — подсказал сзади Полузубый.

— Псиной или псом?

— В нашем языке нет разницы.

— Тогда пусть живет, — сказал я, прикидывая, как быстро меня сейчас закопают.

Полузубый перевел наш разговор уроду, и тот расхохотался, положил лапищу мне на голову и потрепал за волосы, будто я какой-то щенок.

— Кажется, ты понравился Углежогу, а тебе понравилась девка. Значит, ты за ней и будешь смотреть. Как знал, что она тебе придется по нраву. Такие мелкие любят баб покрупнее.

А малаха перестала изрыгать проклятья и теперь смотрела на меня. Поймав мой взгляд, она презрительно выплюнула:

— Ту́шке.

— Что это значит? — спросил я у Полузубого.

— Кто знает? Был у нас старик, который понимал их клятый язык, но его убили три года назад. Теперь никого не осталось. Разбирайся сам.

Полузубый прокричал несколько слов, и бритты начали расходиться, кроме разве детей. За эти дни мелюзга попривыкла ко мне. Они пробовали обзывать меня, раз уж я не силен в бриттском, но как раз бранные слова я знал неплохо, навешал им тумаков, и от меня отстали. Девка-малах им пока не наскучила, потому дети решили повеселиться над ней, особенно пока та в путах.

— Так ты что, оставишь ее возле столба? — крикнул я вдогонку Полузубому.

— На одну ночь, а там посмотрим, — махнул тот в ответ.

Живодер тоже ушел. Кажется, он подыскал себе женщину здесь, что немудрено: мужчин не хватало на всех. А еще он перестал меня замечать. После Одноглазого к нему пошли и другие бритты за красивыми рисунками на теле, и шестирунный норд стал ему не нужен.

Впрочем, я никогда и не считал его другом или соратником. Навязчивый случайный попутчик, вот и всё.

В этом селении я чувствовал себя настоящим изгоем. Я не знал бриттского, они не знали нордского, тут не было ни одного ульвера, а я давно не был в одиночестве. Последний раз — в Растранде после неудачного принесения жертвы, рыбацкой деревне, где жили одни старики. А потом я попал в хирд к Альрику Беззащитному и больше не оставался один, рядом всегда находились мои собратья.

— Что, малаха, теперь ты тоже изгой?

Она даже не посмотрела на меня. Гордая, хоть и вымокла с головы до ног.

Бриттские детишки покрутились вокруг да и разбежались по домам. Дождь припустил сильнее. Синяя краска понемногу размывалась, стекала с ее лица, оставляла пятна на одежде. Я подошел и краем плаща стер остатки краски. Да, она была хороша, даже синяк под глазом ее не портил.

Она фыркала, бранилась и шипела, точно дикая кошка, дергала веревки, рассчитывая, что от воды они размокнут. Но я уже испробовал их прочность, куда там четырехрунной…

Вот на такой бы я женился охотно и без приданого. Дети стали бы ее приданым: сильными, храбрыми, крепкими.

Эпилог

Бывший мухарибун, поднявшийся на порог вторых небес, а ныне проповедник и луч великого пророка света закончил службу в скромном храме Солнца, который местные варвары называли грубым словом сольхус.

Нищие, бессильные и жалкие люди очерчивали круги перед своими лицами, восхваляя бога-Солнце и его пророка Набианора, но Гачай видел, что они больше верили в Атро, учителя. Так рабы прозвали его.

Гачай часто размышлял об этих холодных и мокрых землях, обычаях и истории. Даже название острова Бриттланд было таким же холодным и неприятным, как и небо над ним. Сюда ли нести учение Набианора? Стоят ли эти люди света? Каждый раз, когда Гачай выходил к ним, они кланялись и не могли поверить, что столь сильный муж помогает таким жалким существам. Хуже всего, что и Гачай часто думал так же.

— Атро, да озарит ваше лицо бог-Солнце! — воскликнула девушка с синими от холода губами и вздувшимся животом.

Гачай коснулся ее плеча и ушел в свою комнату, расположенную позади храма. Какая польза от веры этой рабыни? Она трижды рожала мертвых детей и не выдержит рождения четвертого, у нее нет мужа, нет чести, нет сил. Ее огонек угаснет, так и не разгоревшись.

Омыв лицо и руки чистой дождевой водой, жрец стер из головы и ненужные сомнения, и тяжелые мысли. Достал из сундука тонкую хлопковую выбеленную ткань, бумагу в варварской стране было достать сложно, торговцы-норды привозили ее изредка и продавали втридорога, изящную чернильницу, украшенную тонким узором, несколько перьев. Аккуратно разложил всё на столе, в очередной раз посетовав на грубую его поверхность, выдохнул, обмакнул кончик пера в чернила и начал плести вязь.