Сага о диком норде (СИ)

Разом поднялись ульверы, весь хирд Оттара Мышонка, еще несколько воинов, их мы тогда спасли, потеряв Гиса. Встал брат Гисмунда и люди возле него. Встал худой мужчина, в котором я с трудом признал бонда Барди. Встали парни из рунного дома. Интересно, почему? Помнили меня по склоке со Скирикром? Вставали другие воины, которых я и не знал вовсе. Может, кто-то видел меня во время боя или поверил из-за моего выкрика в честь Фомрира. Возможно, некоторые поднимались лишь потому, что их знакомые решили подтвердить мои слова.

Никогда чужак не сможет победить в споре. Когда Хрокр обвинил меня в поджоге, по сравнению с ним я был чужаком, ведь его знали в городе, знали его семью, детей, братьев. И хотя Гачай пробыл в Бриттланде дольше меня, он все равно оставался чужаком. За мной была моя кровь, мои предки, мой хирд.

— А кто подтвердит твои слова, жрец? — сурово сдвинув брови, спросил Харальд.

— Бог! Мой бог видит всё.

— Твоему богу нет веры, — сказал я. — Норды не слышат его речей. Как докажешь свою правоту?

Гачай усмехнулся:

— Пусть боги рассудят нас! По вашему обычаю.

Вот это я и не продумал!

Конечно, я знал, что спорные случаи часто отдают на суд богов. Да, мы оба хускарлы, и по обычаю это возможно. И неважно, что он на девятой руне, а я на седьмой. Но ведь это солнечный жрец! Он сам говорил, что ему нельзя убивать, его слюнявый бог запрещает это. Потому я решил, что Гачай не станет просить поединка. Я же видел, как он сражается! И я ему не ровня.

А отказаться я уже не мог. Теперь это поединок не ради его или моей правоты, это сражение между нашими богами.

Пирующие радостно взревели, вскочили, растащили столы и лавки, освободив нам центр зала, прямо перед Харальдом.

Кто-то сообразил, что у нас нет оружия, и несколько человек метнулись наружу, притащили мне чей-то меч и щит, Гачаю тоже пихнули чужую железяку. Я отказался, отыскал взглядом Леофсуна и кивнул ему в сторону выхода. И пока Рысь соображал, чего я от него хочу, Аднтрудюр хлопнул меня по плечу и отправился за моим топором. И один из жрецов, шелестя золотыми одеждами, тоже покинул пиршественный зал.

Альрик с трудом протолкался ко мне. Я думал, что он злится на меня и хочет устроить выволочку, но хёвдинг сказал иное.

— Девять рун. Он хоть и худ, но жилист. И умеет сражаться.

— Знаю. Видел. Он побил Полузубого.

— Если не убьет тебя сразу, вытащи свой дар. Понял? Помни о стае. Мы рядом!

Ворвался Аднтрудюр и перекинул через головы топорик, я поймал его на лету. Рукоять легла в ладонь как влитая. Иногда мне даже не хотелось торопиться с рунами, ведь тогда придется его менять. А я не представлял оружие лучше.

Кто-то принес охапку щитов.

— Бой на сколько щитов? — спросил я у Гачая.

Тот стащил верхнюю тяжелую накидку, расшитую золотом, и остался в белых штанах и тонкой белой рубахе с узкими рукавами.

— Мне щит не нужен, — ответил он.

— Бог защитит? — съязвил я.

— От тебя мне защита не понадобится. Справлюсь своими силами.

В круг из людских тел пробрался солнечный жрец и с поклоном передал Гачаю диковинный меч: тонкий, кривой, да еще с заточкой по одной стороне. Кажется, я уже видел подобное оружие, у него еще какое-то смешное название.

Гачай бережно взял кривой меч, крутанул его вокруг одной руки, перекинул в другую, завертел лезвие еще быстрее и резко остановил, выставив перед собой. Напротив меня стоял не языкастый жрец, не служитель жалкого круглого бога, а подлинный воин, рожденный убивать. Его непривычная и в чем-то смешная поза выглядела угрожающе.

— Не стану тебя убивать, — сказал Гачай. — Слишком уж близок второй порог, и я не хочу его переступать. Но ты увидишь, как силен бог-Солнце и его верные рабы.

Вот и как после таких слов молиться Солнцу? Я не хочу почитать бога, который видит вокруг себя только рабов. Фомрир желает видеть нас сильными, равными, гордыми, не боящимися ни тварей Бездны, ни гнева Скирира, ни бурь Нарла.

— Посмотрим, на что ты годен, раб!

Я прикрылся щитом, сжал топорик и поежился от ощущения наготы: ни привычной куртки из толстой кожи, ни наручей, ни шлема.

Вжух! Изогнутый меч Гачая скользнул над моей головой, едва не чиркнув по макушке.

— Я уже говорил, что в прошлой жизни был мухарибуном! Воином.

Железный язык метнулся и едва не пропорол мне бок.

— Я взял нож раньше ложки. Я сел на коня раньше, чем научился ходить. Я встал на путь воина, едва прожив десять лет.

Тонкий меч будто не замечал щита и плясал вокруг, заставляя меня приседать, уклоняться и отскакивать.

— Я убивал и людей, и тварей. Разве был кто-то храбрее меня во всем многотысячном войске Набианора?

Зачем он всё это говорит? Время споров прошло.

Острая боль в ноге вспыхнула внезапно. Я не видел удара! Горячая струйка крови защекотала кожу. Хирдманы завопили при виде первой крови, и я услышал их шутки. Они смеялись надо мной!

— Думал ли я тогда о боге? Нет. Как каждому из вас, мне по душе были сражения, женщины и вино.

Он это не мне говорит! Даже сейчас он служит своему богу!