Робинтон распознал то самое отсутствующее выражение глаз Сибрука и догадался, что оно значит. Он тихонько поднялся, прихватив с собой чашу бенденского, оставляя сына бороться с собственной совестью.
Сибрук долго смотрел в пустоту, потом вздохнул и вернулся к своим изысканиям, пытаясь найти хоть что-то годное для борьбы с захватчиками. Немного погодя он заснул, уронив голову на жесткий стол.
Несколько часов спустя к нему заглянула мать, Менолли, и увидела, что Сибрук опять читает. Она смотрела нашего несколько мгновений, — гордость вместе с воспоминаниями боролись против наворачивавшихся слез, — затем вышла, бесшумно притворив за собой дверь.
Рассвет только-только тронул небо, когда знакомые слова, написанные на куске старого пергамента, чуть ли не прыгнули ему в глаза. Он читал и не верил себе.
Это была та самая песня, которую Менолли, Брекки и Карен Эмерсон, двоюродная сестра адмирала Эмерсон, прочли в Бендене так много лет назад. Сибрук, едва сдерживая волнение, читал дальше.
Сибрук затаил дыхание, гадая, есть ли продолжение. Никто не знал, как заканчивалась поэма, но начало сбылось. Иначе чем он здесь занимается?
Он посмотрел на следующий лист. Этого просто не могло быть! Продолжение песни! Сибрук закрыл глаза и погрузился в вулканитское созерцание. Некогда было давать волю горячему сердцу арфиста. Он открыл глаза и начал читать:
Здесь буквы невозможно было прочесть. Сибрук не сумел понять, чем заканчивалась эта строка. Но песня продолжалась со следующей строфы.
На этом песня кончалась. Сибрук лихорадочно поискал продолжение на других листах, но безуспешно. Судя по сказанному ему Гдэем, это были самые последние записи из Бендена, точнее, других старых записей никто более не смог разыскать. Видимо, это — песня целиком; но что же она значила? «Сквозь века полетят.» Ну, и как сие прикажете понимать?