Сага о двух хевдингах (СИ)

— Без Фомрира распоясались твари, гуляли по миру, не страшась и не таясь, как прежде. Распугали всю дичь Хунору, пожрали оленей и медведей, на которых охотился держатель рогатины, потоптали посевы Фольси, разметали лечебные травы Орсы, порвали сети Миринна, разломали кузню Корлеха и едва не опрокинули корабль Нарла. Разозлились боги, разбранили ленивого Фомрира, что забыл о своем долге, пришли они к Скириру и пожаловались на держателя меча. Позвал бог-конунг сына, но никто не откликнулся на его зов.

Эмануэль замолк. Мерно ухал бодран. Люди в тингхусе едва дышали в ожидании продолжения.

— Долго искали по белу свету пропавшего бога-воина, думали, разозлился он и ушел в самые глухие леса, в самые высокие горы, в самые глубокие ущелья, но не нашли и следа его. Тогда Скирир взял молот и ударил в свой щит железный. Всколыхнулись леса, с деревьев посыпались листья, вздрогнули реки и озера. Ударил Скирир второй раз. Дрожь прошла по всей земле, воды рек и озер выплеснулись из берегов, с гор градом скатились камни. Ударил Скирир в третий раз. Всколыхнулись моря, огромные волны загуляли по ним, раскололись горы, потрескались вековые льды. Вздрогнул Фомрир, открыл глаза, разорвал цепи, опутавшие его, раскидал камни и растопил ледник одним выдохом.

Жаль, что я не бог, иначе бы тоже убил Росомаху одним ударом. Да и морская тварь не ранила бы меня.

— Собрались зимние и весенние боги на первый тинг, где Фомрир поведал им о предательстве Хагрима. И решено было поступить с ним так же, как он поступил с богом-воином, только во сто крат тяжелее. Сковал Корлех цепи толстые, неподъемные, отыскал Хунор самую глубокую пропасть, а Орса сделала самый жгучий яд. Напоили тем ядом Хагрима, заковали в цепи, бросили в пропасть, завалили ее камнями. Поверху Скирир разлил широкое соленое море и напустил холод, чтобы покрыть то море толстым льдом. Но не вечен тот лед. Из-за яда чуть жив павший бог Хагрим, еле-еле он дышит. Пока вдыхает он, воды над ним скованы льдом, а пока выдыхает, согревается море и тают льды.

Снова замолк Эмануэль, а бодран всё стучит и стучит. Не закончена история старого жреца.

— Одна за другой сменялись зимы, на том море наросли острова. А как создал Мамир людей и одарил их благодатью, самых первых он поселил на те самые острова, чтобы приглядывали люди за морем. Рано или поздно очнется от яда бог Хагрим, скинет цепи и выйдет из соленых вод на берег. И именно нордам суждено встретить его! И пока он не наберет сил, мы должны одолеть его. Но никто не знает, как выглядит Хагрим! Ни один человек не видел его лица, ведь Мамир сотворил людей уже после заточения бога-предателя. Мы знаем лишь то, что лжива и коварна душа его, выдаст он себя поступками подлыми и бесчестными. Потому можно простить убийцу, пощадить неверную жену и отпустить вора, но нельзя спустить с рук предательство.

В последний раз рассыпался стуком бодран и затих.

Стоит ли тогда говорить с Гвоздем и Беспалым? Может, сразу закопать их в самую гнилую землю и привалить камнями? Но раз уж собрали тинг, так проведем суд по всем обычаям.

И в тингхус принесли пока еще живых предателей.

Глава 8

Гвоздя приволокли на какой-то дерюге, исхудавшего, поседевшего, с трясущимися изувеченными руками и бесполезными ногами. Судя по впавшим щекам, ему выбили часть зубов. Кисти рук небрежно замотаны закорузлыми от крови и гноя тряпками, ступни болтались, будто чужие. За те дни, что я приходил в себя и залечивал раны, гордого хускарла превратили в жалкого избитого трэля.

Да, мы оба сейчас не могли ходить и были беспомощны, как дети, но я скоро встану на ноги, а Гвоздь ляжет под дерн. И повезет, если он ляжет туда уже мертвым.

— Поведай уважаемому тингу всю правду о себе и своих приятелях, — мягко сказал Эмануэль.

И несчастный дернулся от голоса жреца так, будто его ударили плетью.

— Это всё Росомаха! Это его задумка. Я не хотел… — забормотал бывший ульвер.

— Громче! И с самого начала. Кто такой Росомаха? Что вы делали прежде? Я ведь помню, что ты наговорил. Если солжешь, придется снова позвать Живодера.

— Нет… пожалуйста! Я расскажу!

По лицу Гвоздя покатились крупные слезы, и я отвернулся. Тошно на такое смотреть! Но кто может быть уверен, что после пыток сохранит мужество? Разве что Тулле, который проходил через подобное.