Сага о Форсайтах

Исполнена значения сцена в одной из последних глав романа — «Век уходит», которую отличает столкновение противоречий в мыслях автора. В этой главе похороны королевы Виктории рисуются как похороны викторианского века. Автор выносит приговор эпохе, «канонизировавшей фарисейство», так позолотившей «свободу личности, что, если у человека были деньги, он был свободен по закону и в действительности, а если у него не было денег, он был свободен только по закону, но отнюдь не в действительности», — эпохе, когда «в стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления…». В то же время в размышлениях томимого дурными предчувствиями Сомса на похоронах королевы Виктории отражается тревожное настроение автора, уже пережившего события первой четверти XX столетия. «Да! Век уходит! Со всем этим тред-юнионизмом и этими лейбористами в парламенте… и ощущением чего-то такого в воздухе, чего не выразишь словами, все пошло совсем по-другому…» «Исчезает опора жизни! То, что казалось вечным, уходит!»

Как в этом, так и в следующем романе трилогии, — в отличие от «Собственника», где автор дал возможность читателям ощутить роль Форсайтов в стране, рисуя лишь замкнутый мир семьи, — Голсуорси создает картину исторических этапов Англии. В романе «В петле» таким этапом была англобурская война, в романе «Сдается внаем» (1921) предстает Англия, переживающая последствия первой мировой войны, экономический кризис, обострение классовых противоречий, подъем рабочего движения.[5] В этот период под влиянием Октябрьской революции происходят изменения во всем мире, утрачивают свою твердокаменность устои форсайтизма.

Состояние духа собственников в «нестабильном мире» наиболее выразительно передают символические «сквозные образы» — шляпа и цилиндр, обретающие теперь более глубокий смысл. Некогда презираемая Форсайтами шляпа — признак плебейства — теперь служит Сомсу защитной маскировкой. «Тень платана падала на его простую фетровую шляпу. Сомс дал отставку цилиндру, — в наши дни не стоит афишировать свое богатство». Но собственники не намерены уступать своих позиций, об этом красноречиво говорит традиционное празднество привилегированных — день крикетных состязаний между воспитанниками Итона и Хэрроу, — день торжества цилиндра. Лишь некоторое количество зрителей «в мягких шляпах занимает бесплатные или дешевые места»; обладатели цилиндров «могли радоваться, что пролетариат еще не в силах платить за вход установленные полкроны». Изображение публики на трибунах стадиона исполнено сатирической силы. Мы снова видим, как проявляется чувство реальных пропорций у писателя, который вызывает в нас ощущение ничтожества буржуазно-аристократической верхушки, противопоставляющей себя народу. «Еще оставалась хоть эта твердыня — последняя, но значительная: стадион собрал, по уверению газет, десять тысяч человек. И десять тысяч человек, горя одной и той же надеждой, задавали друг другу один и тот же вопрос: «Где вы завтракаете?» Было в этом вопросе что-то очень успокоительное и возвышающее — в этом вопросе и в наличии такого множества людей, которые все похожи на вас и все одного с вами образа мыслей. Какие мощные резервы сохранила еще Британская империя — хватит голубей и омаров, телятины и лососины, майонезов, и клубники, и шампанского, чтобы прокормить эту толпу… Шесть тысяч цилиндров будут сняты, четыре тысячи ярких зонтиков будут закрыты, десять тысяч ртов, одинаково говорящих по-английски, — наполнены. Жив еще старый британский лев! Традиция! И еще раз традиция! Как она сильна и как эластична! Пусть свирепствуют войны и разбойничьи налоги, пусть тред-юнионы разоряют поборами честных граждан, а Европа подыхает с голоду, — эти десять тысяч будут сыты…»

Как некогда в «Собственнике» Голсуорси увидел главное в стариках Форсайтах, так теперь он раскрывает «доминанту» ее молодежи: опустошенность, нигилизм и в то же время желание поскорее взять от жизни все, что можно. На смену девизам «сохранять энергию», «держаться» приходят другие: «Трать, завтра мы будем нищие!», «Лови мгновение, завтра мы умрем!»

Свергнут кумир стариков Форсайтов — жизнеспособность. «Зачем вам жизнеспособность?» Этот вопрос, к которому присоединяются другие собеседники, задает Проспер Профон — «сонный Мефистофель» — Джеку Кардигану; как и предыдущие поколения его класса, Джек ставит превыше всего формулу, что спорт делает человека жизнеспособным. Автор заставляет нас увидеть, что твердая вера в эту формулу Джека Кардигана с его руководящим принципом: «Я англичанин и живу, чтобы быть здоровым», — нечто столь же мертвенное, как и безверие его собеседников.