Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Такие элементы фантастики в романах и повестях Сельмы Лагерлёф легко истолковать как мистику. Но это может отпугнуть только поверхностного читателя. Разве в сказках братьев Гримм, Г. X. Андерсена, Гауффа нет таких же домовых и гномов, добрых фей и злых колдуний? Однако все эти сверхъестественные существа выполняют определенную функцию: помогают раскрытию поэтического и философского замысла произведения. Это мы видим, чтобы недалеко ходить за примерами, и в фантастических повестях Гоголя и в «Фаусте» великого Гете, где наличие Мефистофеля ничуть не ослабляет реалистической сути драматической поэмы. В каждом из названных и во многих других произведениях введены создания народной, национальной фантазии, что придает им оригинальный, неповторяемый колорит.

Мы не станем упрекать Сельму Лагерлёф в христианском мистицизме, хотя она порою выражает наивную веру в возможность создания «царства божьего на земле» путем взаимной любви низших и высших слоев общества. Нельзя согласиться с другой существенной стороной мировоззрения Сельмы Лагерлёф: нарочитой оторванностью ее эпического повествования о стародавних временах от социальной жизни. Еще датский историк литературы Георг Брандес в своем небольшом, но очень интересном этюде о Сельме Лагерлёф отмечал, что герои «Саги о Иёсте Берлинге» составляют «совершенно новый мир, маленький сам по себе, но яркий, полный жизни, лежащий особняком, не находящийся в связи с жизнью Европы и Швеции, живущий своей особенной жизнью и повинующийся своим собственным общественным законам, — мир старого Вермланда. Рассказываемое здесь должно было происходить около 1820 года. Но оно по характеру совсем не подходит к этой эпохе, а скорее к 1720 году. Многие черты делают его подходящим и к 1620 году, — так сильно напоминают они эпоху Возрождения».

Сельма Лагерлёф долго искала подходящий стиль для своего повествования, потому что оно и по материалу и по сюжету было необычно для всей современной ей литературы. Шведский писатель и критик Оскар Левертин называл писательницу «аномалией в истории литературы» за исключительную своеобразность ее манеры.

Разумеется, такая своеобразность не могла появиться сразу. Замысел «Йёсты Берлинга», по признанию писательницы, возник в ее голове почти мгновенно, но, несомненно, подсознательно он вынашивался долгие годы. Сельма Лагерлёф пробовала писать сагу сперва в стихах, потом, отказавшись от этого, сочиняла пьесу на ту же тему и наконец пришла к той немного отрывистой, патетической форме небольших новелл, которые и составили ее произведение.

Трудно говорить о единстве «Саги о Йёсте Берлинге». Написанные почти ритмической прозой, отдельные новеллы саги объединены только общим героем — Йёстой Берлингом. Послушаем, как Сельма Лагерлёф рассказывает о возникновении этого образа: «Раз во время каникул она сидела утром со своим отцом за завтраком и разговаривала с ним о стародавних временах. Отец рассказал ей, между прочим, об одном знакомом, которого он знал в своей молодости. По его описанию, это был необыкновенно обаятельный человек, который вносил с собой веселье и радость всюду, где бы он ни появился. Он пел, импровизируя музыку и стихи. Если он начинал играть танцы, то танцевала не только молодежь, но и старики и старухи, — все пускались в пляс. А если он говорил речь, то все плакали или смеялись по его желанию. Когда он напивался, то играл и говорил еще лучше, чем когда был трезвым. Если же он влюблялся в кого-нибудь, то ни одна женщина не была в силах устоять против его чар. Когда он делал глупости, ему прощали; а если он был огорчен чем-нибудь, то всякий готов был сделать все на свете, чтобы снова увидать его веселым. Но, несмотря на свои богатые способности, он не имел успеха в жизни. Большую часть своей жизни он провел на вермландских заводах в качестве домашнего учителя. В конце концов он выдержал экзамен на священника. Выше этого он ничего не достиг.

После этого разговора с отцом молодая девушка могла видеть героя саги в более ясных очертаниях, и вместе с тем сага приобрела больше жизненности и стала ярче. В один прекрасный день герою дано было даже имя — его назвали Йёстой Берлингом. Молодая девушка никогда не могла сказать, откуда он получил это имя. Казалось, что он сам дал себе его» («Сказка о сказке»). Несмотря на эти признания писательницы, в шведской критике до сих пор ведется спор, кто явился прототипом основного героя саги. Называют некоторых современников писательницы, личных ее знакомых, утверждают, что в портрет Йёсты Берлинга привнесены черты ее отца, которого она так нежно любила.

Вернее всего было бы сказать, что Йёста Берлинг — образ собирательный. Как нельзя найти точного прообраза Тиля Уленшпигеля или Кола Брюньона, как бы впитавших в себя черты национального характера, так и герой Сельмы Лагерлёф — выражение шведского национального характера.