Сага о Йёсте Берлинге

Да, дорогая госпожа Музыка, для него это большое разочарование. Святыня оказывается вовсе не святыней. В ней не заключено прозрачных мечтательных тонов и звучаний, в ней нет мощных приглушенных раскатов грома и бешеного, всесокрушающего грохота урагана.

В ней нет тех сладостных звуков, которыми напоен воздух рая. Это просто старые, разбитые клавикорды, и ничего более.

Но тут госпожа Музыка делает знак изобретательному полковнику Бейренкройцу, и тот вместе с маленьким Рюстером отправляются в кавалерский флигель и приносят оттуда стол Лёвенборга, на котором нарисованы клавиши.

— Вот они, Лёвенборг! — говорит Бейренкройц. — Вот они, твои клавикорды! Сыграй для Йёсты!

Лёвенборг перестает плакать и играет Бетховена для своего юного печального друга. Теперь Йёста конечно развеселится!

В голове у старика звучат прекраснейшие мелодии. Йёста, наверное, заметил, как хорошо он сегодня играет. Теперь для него нет больше трудностей. Его руки так и бегают по клавиатуре. Ему удаются труднейшие пассажи и трели. Он бы хотел, чтобы сам великий маэстро слышал его.

Чем дольше он играет, тем более увлекается. Он ясно слышит каждый звук.

«О печаль, печаль, — играет он, — почему мне тебя не любить? Не потому ли, что губы твои холодны и щеки поблекли, не потому ли что твои объятия душат, а взгляд обращает в камень? О печаль, ты одно из тех гордых, прекрасных созданий, чьей любви трудно добиться, но зато она горит ярче всякой другой. Я прижал к своему сердцу тебя, о отвергнутая, и полюбил тебя. Я согрел тебя ласками, и любовь твоя наполнила меня блаженством. О, как я страдал! О, как я тосковал, потеряв ту, которую полюбил впервые! Во мне и вокруг меня наступила темная ночь. Я лежал, весь отдавшись молитве, исступленной, безмолвной молитве. Небо от меня отвратилось. С усеянной звездами небесной вышины ни один ангел не спустился и не утешил меня. Но мое томление разорвало мрачную завесу. Ты пришла, ты спустилась ко мне по мосту из лунных лучей. О моя возлюбленная, ты пришла, озаренная лунным светом, с улыбкой на устах. Добрые гении окружали тебя. Их украшали венки из роз, они играли на цитрах и флейтах. Видеть тебя было блаженством. Но ты исчезла, ты исчезла! И не было больше моста из лунных лучей, по которому мог бы я последовать за тобой. Я лежал на земле, лишенный крыльев, в тоске и прахе. Стоны мои были подобны рыку дикого зверя, подобны оглушающему грому небес. Я готов был послать молнию вслед тебе. Я проклинал плодородную землю. Я желал, чтобы испепеляющий огонь уничтожил деревья, а чума поразила людей! Я призывал смерть и преисподнюю. Муки в вечном огне мне казались блаженством по сравнению с моими страданиями. О печаль, печаль! Вот когда сделалась ты моим другом. Почему же нельзя мне любить тебя, как любят строгих, гордых и недоступных женщин, чья любовь опаляет сильнее всякой другой!»

Так он и играл, бедный фантазер. Он сидел охваченный энтузиазмом и душевным трепетом, вслушиваясь в чудеснейшие мелодии, уверенный в том, что Йёста слышит и находит в них утешение.

А Йёста сидел и смотрел на него. Сначала эта дурацкая комедия раздражала его, но постепенно гнев его стал утихать. Старик был так неподражаемо трогателен, когда сидел за нарисованной клавиатурой и наслаждался своим Бетховеном.

И Йёста задумался над тем, что и этот старик, который был теперь так кроток и беззаботен, перенес когда-то немало страданий, что и он потерял любимую. И вот теперь он сидит с лучезарной улыбкой за своим деревянным столом. Много ли требуется человеку, чтобы быть счастливым!

Йёста вдруг почувствовал себя уязвленным. «Как, неужели ты больше не можешь терпеть и страдать? — спросил он себя. — Ты, закаленный в бедности, ты, слышавший, как каждое дерево и каждая кочка в лесу проповедуют терпение и всепрощение? Ты, выросший в стране, где зима сурова, а лето бедно? Неужели забыл ты искусство терпения? Да, Йёста, с мужеством в сердце и улыбкой на устах должен ты переносить все испытания, иначе какой же ты мужчина? Горюй сколько хочешь, если ты потерял любимую; пусть угрызения совести рвут и терзают твою душу, — но покажи себя мужчиной и вермландцем! Пусть взор твой светится радостью, пусть в словах твоих звучат мужество и бодрость! Сурова жизнь, сурова природа. Но мужество и радость созданы, чтобы противостоять суровости жизни, иначе жизнь стала бы невозможной. Мужество и радость — вот основа жизни! Никогда прежде не изменял ты мужеству и радости, так не изменяй же и теперь. Чем хуже ты Лёвенборга, сидящего за своими деревянными клавикордами, чем хуже ты остальных кавалеров, мужественных, беззаботных, вечно юных? Ты ведь знаешь, что никто из них не избежал страданий!»

И Йёста Берлинг взглянул на них. Они являли собой очень живописную картину! Все сидят в глубокой задумчивости и внимают музыке, которую никто не слышит.