Сага о Кае Безумце

— Я Хрейн, ярл и воин! — сурово начал он. — Я защищаю свои земли, кормлю людей и честно соблюдаю традиции и законы конунга. Уже сотни лет наш уклад справедлив и правилен: сильные и достойные правят, а слабые остаются рабами. Я силен, я мудр, я честно и справедливо правлю своими землями! Долгие годы мы мирно соседствовали с Сёльвхусом, и не возникали меж нами распри и споры. Но всё изменилось с тех пор, как Сигарр стал ярлом. Он всегда был слаб, болел. Бездна отметила его с самого рождения. Он голословно обвинял меня в смерти брата, он без доказательств обвинял меня в угоне скота и грабительских набегах. А когда у нас возник спор из-за острова, он не пришёл ко мне с лозами и не предложил решить спор, как мужчина и воин. Нет, он отказал и трусливо умчался в Хандельсби просить не справедливости, но защиты у конунга.

Толстяк перевел дух и также напористо продолжил:

— Конунг справедлив, и он дал нам честный способ разрешить эту тяжбу. Сигарр же змеиной хитростью смог победить. Конечно, я был недоволен, но со стороны эта победа казалась честной. Но потом, потом Сигарр умер. Он долго болел, всю жизнь, и умер как жалкий раб, а в его смерти обвинили меня, хоть я об этом ни сном ни духом. Эрн! — воскликнул Хрейн. — Эрн всегда ненавидел меня. Он решил убить всех, будто не человек он, не хускарл, а тварь. Измененный! Он ведь не к конунгу поплыл за судом, а в мои земли, прошёлся по ним топором и огнем. Убил моего сына! А теперь приплыл сюда со своими наемниками и обвинил меня в отравлении своего хозяина. Словно цепной пёс, что брешет на всех подряд. Я верю в честность и мудрость конунга и уповаю на его справедливость!

Из толпы послышался грубый мужской голос:

— Я Стиг Мокрые Штаны, смотрел за ярлом Сигарром. Не было там никакой змеиной хитрости. Нанятые хирдманы сражались честно, не щадя живота своего. Но победил ярл Сигарр благодаря своим людям и вот этому сакравору в особенности. Прямо на поле боя он получил десятую руну.

Впервые с начала спора заговорил сам Рагнвальд Беспечный:

— Значит, ты, Альрик Беззащитный, говоришь, что это ярл Хрейн отравил ярла Сигарра. У тебя есть свидетели? Ты поймал отравителя? Или ярл Хрейн случайно оставил свой герб в доме?

Я стоял и обливался потом. Конунгов сынок же зябко поежился и поплотнее завернулся в шкуру. Вот же урод… Лучше еще раз в зимнем фьорде искупаться, чем вот так жариться на виду у всех.

— Сам знаешь, конунг, почему в наших землях не любят отравителей. Потому что меч, копье и лук оставляют честные раны. Потому что убийцу всегда видно. Лучше встретить смерть от железа, чем от подлого яда! Ведь от железа ты можешь отбиться, можешь встретить его лицом к лицу. А яд действует исподтишка, и кто его подсыпал, остается в тени.

— Значит, нет у тебя доказательств, что виноват ярл Хрейн? — повторил Рагнвальд.

— А кому еще нужна была его смерть? Близких родственников у ярла Сигарра не осталось. Врагов, кроме ярла Хрейна, нет. Ярл Хрейн рассудил, что раз он не смог в честном бою заполучить себе земли, так и яд сгодится.

Жирный урод так и подскочил на месте, брызгаю слюной:

— Так ведь нет земли! Помер Сигарр или нет, остров моим не стал!

— Так-то оно так, — усмехнулся Альрик. — Вот только ты об этом прежде не знал. Коли бы знал, может, ярл, — хёвдинг выделил это слово, так как Хрейн забыл его упомянуть, — может, ярл был бы сейчас жив.

— И как бы я смог отравить ярла Сигарра? В его Сёльвхус просто так не пройдешь, не проедешь. Любой чужак сразу на виду окажется. Скорее, уж обидел ярл Сигарр кого-то из местных, может, девку снасильничал, вот и отомстили ему.

Сакравор прорычал с места:

— Ты! Вошь из Бездны, гнида из подхвостья самой вонючей твари, блевотина червей! Как смеешь ты говорить такое про ярла Сигарра?

И давление силы от Эрна усилилось в разы, прошло через наши ряды и докатилось до всех концов зала.

Альрик спокойно пересказал наш вариант про лазутчика, который сумел затеряться среди трех разных хирдов, а потом незаметно сбежал.

Я же в это время разглядывал убранство зала. Все же конунгов двор, не чих мышиный. Раньше, по словам отца, здесь, а может, и не здесь, а еще в старом доме, на стенах висели раскрашенные щиты, шлемы, мечи и топоры. А перед входом в дом стояли носовые фигуры с захваченных кораблей, тех самых, что затоплены во фьорде. Тогда конунг был еще молод, говорил отец, и думал больше о доблести и славе. Сейчас, судя по гобеленам и искусной резьбе на стенах, Рагнвальда больше занимали мирные и хозяйственные дела. Совсем как моего отца. На одном гобелене я узнал грозного Фомрира, прорубающего мечом фьорд, на другом — Фольси, укрощающего белого тура. А потом попытался угадать, что же зарисовано в резьбе, и совсем забыл про препирательства Альрика и Хрейна. Переплетенные линии ложились несколькими слоями, которые переходили один в другой. Я мысленно последовал за одной из линий, следуя за ее плетением глазами. Виток, еще виток, уход вглубь… Где же она вынырнет?

Удар в бок. Я вдруг осознал, что стою с поднятой рукой, водя пальцем по далеким узорам.

— Ты что-то хочешь добавить, карл?