Сага о Кае Эрлингссоне

Описание морской твари напомнило мне один случай. Когда-то давно в Сторбаш приехал очередной жрец, изломанный, с отрубленными кончиками пальцев, слева тяжелым грузом давил на него горб. Я был еще совсем ребенком и впервые повстречал такого урода, перекособоченного и несуразного. Близнецы, помню, тогда перепугались и расплакались, я швырнул в него камень, выломал палку и хотел было прогнать его, как паршивую собаку, как вдруг этот урод рассмеялся. Звонко, переливчато, словно бы и не он это был.

— Добрый воин вырастет из такого славного мальчугана, — сказал он. — Убийца тварей!

— А ты сам разве человек? — спросил я, позабыв о палке.

— Был когда-то.

— А теперь?

— А теперь я уже и сам не знаю.

Этот жрец и рассказал, что каждый зверь, каждый человек, каждая рыба или птица по своему прекрасны. У них два глаза, одна спина, нос и рот, парные конечности. И если сравнить левую половинку с правой, то они получатся похожими друг на друга, вон как Ленне и Ненне. Так получилось потому, что боги любят красоту. Твари же уродливы. И не потому что они злые. Волки тоже нападают на людей, медведь может задрать ребенка, но их не считают злыми или уродливыми. У тварей нет красоты и соразмерности. У них может быть шесть глаз: два справа, три слева, а один — на затылке. У них непарные конечности, неправильные тела, несколько сердец.

Мы спросили тогда, не превращается ли сам жрец в такую тварь? Ведь у него уже некрасивое тело. А жрец ответил, что когда-то он был красивым, высоким и стройным, а потом довелось сразиться с одной тварью, которая переломала ему спину, после чего у него и вырос горб.

— Может быть, когда-нибудь я сам стану богопротивной тварью, но сейчас я не чувствую в себе зла, а милосердный Мамир охотно откликается на мои вопросы.

Потом жрец ушел, и я больше никогда его не видел.

Говорят, что Мамир потому и отрубил себе девять фаланг пальцев, чтобы приблизиться к облику тварей и черпать скрытые знания у их праматери, бесконечной черной Бездны, чье имя никто не знает. Его примеру следуют и жрецы, что хотят познать запретное.

А еще говорят, что порой рождаются дети, которых коснулась Бездна: с рассеченной верхней губой, без руки или ноги, с белыми незрячими глазами или наростами на лице. Если дать им вырасти и получить благодать, то покажется наружу их тварский нрав, и будут они сражаться на стороне тварей с людьми и богами. Потому таких уродцев сразу убивали: либо относили в лес Хунору, либо топили в море для Нарла, либо отсекали голову во имя Фомрира.

— … так и заманим в ловушку, — закончила речь Дагна.

— И как ее потом убивать? — уточнил ярл Торир.

— Да как хочешь. На суше она будет не опасна, потому рано или поздно шкура ее поддастся копью или секире. Или и вовсе задохнется, как обычная рыба. Либо можно обложить ее дровами и сжечь.

— Заодно и жареного мяса поедим! — сказал тучный краснолицый мужчина.

— И то правда. Отрастишь себе еще один глаз, плавники и будешь служить Хроару в море, пока не потопишь корабль и не сожрешь своих же собратьев, — отрезала Дагна. — Я слышала, раньше были глупцы, что жрали твариное мясо, только не слышала, чтобы они выжили после этого.

На том и порешили.

Ни мы, ни Альрик нужны не были. Слишком низкорунные. Лишь ради Рыбака, вокруг которого и строился весь план, нам было позволено участвовать. Жаль, что кроме денег, мы ничего не сможем получить: ни сердца твари, ни крупицы силы, зато мы можем посмотреть на сражение с тварью и поучиться у более опытных товарищей.

Спустя несколько дней подготовка была завершена. Мы приплыли в крохотную бухточку, вход в которую был настолько узким, что драккар не смог войти туда, и мы добрались до берега на лодках. Над входом в бухту подвесили решетку, сколоченную из толстых бревен. Достаточно перерубить веревки, как решетка рухнет вниз и перекроет выход, а чтобы она не выпала, в скалах вырубили пазы.

Перед тем, как окончательно выбрать именно это место, опытные пловцы проверили местные скалы на подводные расщелины. А вдруг вывернется тварь да и уйдет в море?

Берег тут был неласковым, скалистым, а дно бухты было усеяно невидимыми зубьями, так что тварь не сможет свободно плавать и набирать скорость. Уже сколотили двойную клетку и гостеприимно подняли дверь, которая держалась на одном хитром узле. Одна часть клетки — для твари, вторая часть клетки — для Рыбака. В этот раз тварь будет настороже и будет подкрадываться к лакомой наживке медленнее, потому Дагна решила не портить запах железом и засунуть Халле в воду, как он есть. А чтобы его не сожрали преждевременно, вторая клетка была дополнительно обтянута сетями — внутри и снаружи.

Рыбак держался молодцом, то ли уже привык быть наживкой, то ли мед оказался слишком крепким. Он спокойно полез в свою часть клетки, хотя даже мне было не по себе. А вдруг тварь проломит общую стенку внутри клетки? А вдруг Халле запутается в сети и захлебнется? А вдруг он не сумеет выбраться наружу?