Сага о Кае Эрлингссоне

— Впрочем, хозяева, мы вас не торопим. Подождем, пока вы соберете еще полторы марки на второго тролля. А сейчас нам бы отдохнуть после славного боя…

Вот тут Видарссоны призадумались всерьез. А как только они ушли, Альрик тихо сказал:

— Тролля убивать будем в любом случае. Я за один бой сумел подняться на руну. Хорошо бы поднять еще кого-то из хирда.

Поэтому я и уважал своего хёвдинга почти так же, как отца, а то может и больше. Кто другой мог приказать загнать зверя ради собственной силы, не считаясь с мнением ватаги, но только не Альрик. Он вступал в бой наравне с остальными, не брал себе сверх положенной доли, вел переговоры, занимался припасами и оснасткой корабля. Я прежде хотел собрать свою ватагу, захватить драккар и самому вести за собой людей, но, посмотрев на Беззащитного, понял, что таким хёвдингом мне не стать. Это ж почти что лангман, только не на земле, а на корабле — те же скучные хозяйственные дела. Такое было не по мне.

Наутро Видарссоны обнаружили пропажу теленка и согласились доплатить еще полмарки.

— Это ж не целый тролль, а всего лишь мелкая троллиха. Да и нет у нас больше серебра. И так с жен последнее сняли.

В этот раз мы решили не кормить мошкару, а сразу пойти по свежему ночному следу. Каждый в хирде умел ходить звериными тропами, кроме Снежного Хвита. Я вспомнил о том странном мужчине с ножницами и гребнем. Как он сможет прожить, умея лишь стричь и завивать волос? Такой, поди, на опушке леса заблудится и с голоду помрет.

Логово троллихи мы нашли уже в сумерках. Там оползень обнажил глинистый бок холма, в котором виднелась рукотворная пещера. Лезть туда никто не захотел, да и не нужно было: забросили внутрь несколько горящих и дымящих сосновых веток и стали ждать с копьями наготове. Напротив широкого зёва пещеры приплясывал Альрик, ему не терпелось опробовать свежие силы на достойном противнике.

Когда из пещеры повалил дым, и троллиха выскочила наружу, я понял, что с ней придется все же повозиться. Это зверюга была ниже, но намного толще, мощные мышцы перекатывались под лоснящейся темной шерстью, покрасневшие от дыма глаза сверкали яростью. Она так же грозно рычала, но в отличие от тролля, её вопли не вызывали такого страха.

Все разом мы кинулись на чудовище, наши копья окрасились красным, а по округе разнесся крик боли.

Ни один удар не пропал зря!

Каждый выпад и каждый укол рвал кожу и мышцы, неповоротливый зверь никого не мог достать: из-за полноты троллиха не могла быстро двигаться и достать хоть кого-нибудь, а стоило ей сосредоточиться на ком-то одном, как она тут же получала удар с другой стороны.

Наш хирд был словно стая птиц: каждый понимал другого без единого взгляда. Вот я делаю два шага влево, и копьё Тулле, прикрывая мое отступление, разит тролля, Альрик в полушаге неожиданно пригибается, и в двух пальцах над его головой пролетает стрела, пущенная Эноком. Хвит оступается, и его придерживают, не глядя. Мы, как одно могучее создание, которое разделилось на двадцать тел. Такого единства я не чувствовал никогда в своей жизни.

Я отступил за молодую сосенку толщиной с мою ногу, и удар, который должен был переломать мне все кости, обрушил деревцо. Ответный выпад копьем разрезал троллихе губы и противно скрежетнул по зубам, тварь заревела от боли, и горячая кровь, резко обдав запахом железа, брызнула на меня. Несколько копий вонзились животному в спину, но ярость и боль от моего удара застила все остальное. Троллиха поднялась на задние лапы, широко раскинула чудовищные руки, как будто хотела меня обнять, и рванула вперед.

Сзади кустарник, мимо этих объятий явно не проскочишь, ребята что-то орали, остервенело рубя и коля чудовище, но ей всё было нипочём. Видимо, твёрдо решила в своей головенке отправить меня в дружину Фомрира раньше срока!

Ну уж нет! Если и попадать туда, так верхом на чудовище, — решил я и бросился навстречу. Тяжелое пузо неожиданно легко поддалось копью, лохматые ручищи сграбастали меня и прижали к обвислой груди. Что-то хрустнуло, обдав холодной болью: то ли древко моего копья, то ли рёбра и правая рука, прижатая к грудине тролля.

Задыхаясь от застарелой вони и линялой шерсти, я смог левой рукой дотянуться до пояса, выхватил нож и слепо вонзил его в троллеву тушу. А потом еще раз. И еще. В каждый удар я вкладывал весь гнев, все желание жить, всю жажду крови, что поглотила меня, оставив лишь пелену перед глазами.

В рот и нос набилась воняющая потом и кровью шерсть, беспорядочные удары то попадали, то соскальзывали с толстой шкуры.

Грохот сердца заглушал все звуки.

Рукоять ножа от крови скользила, но я сжимал её так, что дерево трещало под пальцами.

Последний удар внёс новый звук в окружающие шумы, и этот звук был приятней всего, что я слышал прежде. Предсмертный хрип чудовища отозвался в душе нарастающим теплом. Мы грохнулись оземь, и я почувствовал, как жидкий огонь бежит вместо крови, с каждым ударом сердца наполняя меня пьянящим восторгом победы и новой силы.