После этого ярл сказал Кетилю и Хельги, что они могут идти, но хранить в тайне то, что видели и слышали здесь. Те поклялись и вышли.
И Хельги спросил:
– Мы поклялись хранить тайну, но о чем? О том, что Сигвальди теперь узнает нас?
Кетиль ответил:
– Тайна в том, что оба ярла теперь связаны чем-то настолько, что должны посылать друг к другу посланцев в чужом обличье. И теперь я верю, что не помогут сыну Трюггви его корабли. Хотя и молю богов, чтобы нам удалось встретиться с его людьми в честной битве.
Хельги хлопнул себя по лбу:
– Следовало бы мне быстрее это сообразить. Но снова я благодарю тебя за науку, Кетиль Гудбрандсон.
– Верю я, что и ты в своих странствиях сможешь увидеть высокие стены Миклагарда. Тогда эта наука тебе пригодится. А хитрости наших вождей слабы по сравнению с тем, чем живут ромеи.
Они отплыли обратно на следующее утро, а перед этим Хельги сходил повидать Кнута, полугодовалого сына Свейна. Он посмотрел, как сын конунга играет со своими няньками, и подарил ему свистульку, что сам вырезал из ветки березы. Кетилю он сказал, что делает это из благодарности Гунхильд, что была добра к нему в их прошлый приезд. Кетиль сказал, что небольшая вещица из дешевого серебра, по его разумению, вряд ли может называться щедрым приемом, но что ему тоже немного жаль Гунхильд, потому что она красиво пела, часто улыбалась и у нее была большая грудь.
Зиму они снова провели в Сигтуне, и Хельги и Бьёрн не переставали хвалить мудрость ярла. Гудбранд, правда, ворчал, когда они позже других приходили упражняться с оружием, но другие воины завидовали им и говорили, что и сами хотели бы, чтобы их семьи были рядом. Аслак Финн, правда, сказал, что женщин в Сигтуне ему и так хватает и что одна жена бы ему скоро наскучила. Но Харальд Заяц ответил ему, что видел он как-то жену Аслака, и не сказал бы он, что она ликом похожа на Фрейю, а, скорее, в ней есть что-то от мудрой вёльвы[47]. Рагнар Лысый спросил, за мудрость ли ее так высоко оценил Харальд, но тот ответил, что от вёльвы у нее морщинистое лицо и кривые зубы. Аслак побледнел и сказал Харальду, что если тот не замолчит, то его брюхо скоро будет пытаться переварить сталь меча Аслака. На это Харальд рассмеялся и ответил, что даже если воткнуть в него все мечи и копья, что есть на их корабле, все равно жена Аслака красивее не станет. Аслак сплюнул на землю и ушел.
Упражнения с оружием день ото дня становились все тяжелее, потому как Гудбранд требовал, чтобы они одинаково хорошо бились и в стене щитов, и один на один. Он говорил, что час битвы приближается, но неведомо ему, будет ли битва та на земле или на море. А на море, на борту вражьего корабля, нельзя укрыться за щитом товарища, и тот, кто не может сам убивать или ранить, рано или поздно отправляется за борт. Тем более что люди Олафа бились в разных землях, и их нельзя назвать неопытными воинами. Как бы то ни было, но к исходу месяца Тора[48] Хельги стал замечать, что его сноровка в битве на мечах растет. Понятно, что с Кетилем ему было не совладать, однако не раз выбивал он оружие из рук Бьёрна или Аслака. Кетиль говорил, что Хельги, наконец, нашел свои ноги, и теперь он бьется всем телом, а не только руками. А сам Хельги говорил, что чувствует, как все его силы на какое-то мгновение могут прихлынуть к острию меча. Даже сам Гудбранд как-то похвалил Хельги за умение, добавив, что в тот день в месяц жатвы, когда он впервые его увидел, думал он, что не пережить Хельги первого же боя, ежели за ним никто не будет присматривать. На это Хельги ответил, что хотел бы он, чтобы и его враги по-прежнему думали так же.
Кетиль тем временем пропадал с лучниками. Он учил их стрелять, как хазары на службе у базилевса.
– Помните, – говорил он, – даже лучший из воинов Олафа не сравнится с самым последним из лучников, что служат базилевсу. Ты не успеешь сосчитать до тридцати, как он успеет выпустить пять стрел. И все они летят в цель. Конечно, их луки другие, и я больше всего жалею, что не привез ни одного, так как думал, что здесь они мне не пригодятся, а всё будут решать хорошие удары меча. Но пришло время, когда не так просто будет нам добраться до наших врагов. И только стрелы позволят нам сдержать их натиск.
Кетиль показывал Калле и остальным, как выпускать три стрелы так быстро, что первая из них не успевала упасть, пока третья только взмывала в воздух. Он учил всех стрелять вбок, а не прямо перед собой, чтобы стрелы били в не защищенные щитом места, учил метить в цель, стоя на раскачивающейся палубе. Калле спрашивал его, не хочет ли он сам стать лучником, на что Кетиль смеялся и говорил, что в их краях лук – удел женщин, и ни один воин не пойдет за вождем, что стоит с луком в стороне, пока остальные врубаются в стену щитов.