Сага о князе Гривальде

Интерлюдия третья

Морана

Уходя, уходи. Обернешься, посмотришь, дотронешься – и пропал.

Был ласкающий легкий бриз – станет грозный свирепый шквал.
Была золотая комната, полная солнца – теперь есть сырой подвал.
Вот, мой король – это жизнь в моем королевстве кривых зеркал.

Она раскололась надвое – и по ночам я частенько лежу без сна.

Слушаю – лукова тетива, самое чуткое ухо, натянутая струна.
Как там твоя казна, мой король, не опустела ли, все полна?
Кому отдаешь ты в долг, забывая? Кому наливаешь еще вина?

Помню – ты предлагал мне вечность: крошечный мир в руках.

Ты обещал мне корону и платье из роз, ты забирал мой страх.
Ты утирал мои слезы еще до того, как замечал их в моих глазах.
Ты улыбался, и я улыбалась, только мой мир обратился в прах.

В моем городе наступает ночь, а луна цепляется за карниз.

Твоя девочка, мой король. Этот небрежный чудной эскиз.
Мила, смотрит лишь снизу вверх, только не сверху вниз?
А ты в ней души не чаешь и исполняешь любой каприз?

Как ее взгляд отзывается для тебя? Так, как и мой? Теплом?

Как ее голос звучит для тебя? Ласковой музыкой-серебром?
Она не боится холода, дремлет, устроившись под крылом?
Верит, что море твоей души останется пламенем, а не льдом?

Я закрываю глаза, но боюсь уснуть и сказать твое имя вслух.

Любила ли? Или мне спутал мысли какой-то порочный дух?
Если кто-то из нас и светил для кого-то – свет тот уже потух.

Часть двенадцатая

Когда я добрался до беседки княгини, сумерки уже сгустились, наступила ночь, и полная луна освещала лежавшую внизу долину. По противоположной стороне холма спускалась извилистая тропа: она вела к кладбищу, в такой час, разумеется, пустовавшему. Вокруг не было ни души… даже оборотни, еще совсем недавно завывавшие где-то вдалеке (люди предпочитали думать, что это волки – и хорошо, почти все смертные обладали замечательным умением скрывать от самих себя страшную правду), замолчали. И тягостная тишина воцарилась над долиной. Она незримо витала в воздухе, стелилась по дорожкам кладбища тонкими языками белесого тумана, огибала могилы, невесомыми облачками цеплялась за ветки деревьев. И только холодом пахло здесь, холодом и смертью.
Даже самого безрассудного человека в такую ночь никто не заставил бы сюда прийти. А приди он – никто не гарантировал бы ему, что он вернется домой целым и невредимым. Отсутствие живых запахов еще не означало, что здесь на самом деле никого нет . Огромный мир, недоступный пониманию смертных и невидимый их глазу. Он существовал и днем, но ночью полновластно вступал в свои права. Совсем скоро баньши в лесу начнут собирать травы, молодые вампиры выберутся из лесных нор и отправятся искать жертв, запоют свои печальные песни ундины в реке, зазывая ночных путников. И еще много – бесчисленное количество – доказательств тому, что ночь принадлежит не смертным.
В беседке Изабель я не нашел. Она еще не добралась? С ней что-то случилось по дороге? Или же она решила не приходить? Она могла передумать – будь я на ее месте, поступил бы точно так же. Нофар привез мне положительный ответ, но… идти неизвестно куда, посреди ночи! О чем я думал, когда просил ее об этом? Неужели действительно верил, что она согласится? Зачем я вообще писал ей это письмо? Что на меня нашло? Или я окончательно сошел с ума? Чего я ждал? Что она упадет в мои объятия, как глупая малолетняя вампирша? Что признается мне в любви? Что последует за мной, куда бы я ни шел? Что позволит себя обратить, может быть, так, как это сделала Виргиния?.. Она позволила – и вот что из этого получилось!
Я боялся даже думать о том, в каком бешенстве она пребывает в эти минуты, и какие проклятия обрушивает на мою голову. Хорошо еще, что она не выходила из замка без сопровождения. Хотя… кто знает. Она могла отправить Нофара меня искать, пусть я и не уверен в том, что он послушался бы… мне уже больше трех сотен лет, а я веду себя как помешавшийся на красотке юнец! Какой черт принес меня в эту беседку?! Подожду еще немного – пусть и уверен, что Изабель не придет – и отправлюсь домой. У меня хотя бы будет шанс успокоить Виргинию до того, как она окончательно впадет в истерику.