Тот следил за движениями Мерканиина спокойно, насколько может быть спокоен голодный детеныш, ничуть не боясь. Он явно не имел ни малейшего понятия о смерти или опасности, доверчивый, как человеческий младенец. Больше десятилетия прошло с тех пор, как Мерканиин в порыве того, что представлялось ему озарением, внушенным Паладайном, усвоил Рыцарский Кодекс, и он никогда не сомневался в нем. Теперь его засыпало бесчисленным количеством несоответствий. Ощущение чего-то неправильного, преследовавшее его с тех пор, как он покинул Дамирнию, разгорелось теперь диким пламенем, и рыцарь, в конце концов, познал сомнение. Сомнение. Оно поглотило Мерканиина, в одно мгновение накрыв его сознание. Сомнение напало на него в виде намеков и подсказок, которые он не мог связать воедино, а также во внутренней неуверенности, которую он не осмеливался принять в расчет. Слишком много мелочей, касающихся этого дракона и его отпрыска, не вписывалось в привычное поверхностное представление о реальности, основанное на одной фразе и трех сотнях определявших ее томов: «Моя честь — это моя жизнь». Мерканиин сосредоточился на своем девизе, пытаясь с его помощью совершить самое обычное, не требующее размышлений действие. Но вместо того чтобы зарубить врага, меч застыл в воздухе. Медленно, очень медленно рыцарь опустил руку, сжимавшую клинок.
Здравый смысл говорил Мерканиину: создание принадлежит Злу. Люди, а не волшебные существа рождаются невинными, безгрешными, только людям не предписана заранее определенная форма поведения. Легенды, в которых он никогда бы не усомнился, говорили, что любой дракон обычного цвета — плохой дракон, а любой дракон металлического оттенка — хороший. Рождение, а не окружение определяло природу этих существ. Однако глаза детеныша свидетельствовали о другом: простодушные и доверчивые, они откровенно нуждались в помощи.
Мерканиин вложил меч в ножны. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он последний раз обдумывал свои поступки. Честь всегда вела его, направляла на путь добродетели, подавляя любые опасения осознанием справедливости. Теперь, впервые, честь подвела его, Рыцарь ощущал себя совершенно одиноким и так же отчаянно нуждался в помощи, как и детеныш. Пустота внутри Мерканиина разрослась до бескрайнего отчаяния. Наконец пришел ответ, который раньше ускользал, потому что разум рыцаря не мог его принять. То, что делало его неполноценным, нечто безымянное, за чем он гнался, было тем же самым, от чего он старался убежать: Дамирния. Одна одержимость славой не могла больше вести Мерканиина за собой. Его жизнь была неполноценной без любви.
Рыцарь опустился на каменный пол и погрузился в размышления. Голодное ворчание дракона служило отдаленным фоном для мыслей, от которых он так давно отказался, прячась от них за Кодекс, который предпочитал никогда не подвергать сомнению: «Несмотря на всю свою злую природу, дракон проявил больше чести, чем я. Даже на пороге смерти он в первую очередь был верен своей крови, тогда как я покинул свою любовь…» Чувство вины наполнило Мерканиина. Пытаясь разобраться в себе, он разглядел и другие тонкости. Многие свойства дракона не вписывались в общую схему.
Во-первых, он был больше, чем следовало из источников, изученных Мерканиином, — почти в десять, а не в пять человеческих ростов. До сих пор он оставлял это без внимания, зная, что враг часто воспринимается больше, чем он есть. Сельские жители тоже часто говорят о кусачем щенке как о волке. Но он обычно не становился жертвой заблуждений, на которые попадались не особо умные люди. Дракон был намного больше по размеру.
Во-вторых, нежелание дракона сражаться выходило за рамки всех привычных представлений. Определенно, причиной этому были не страх и не беспомощность. Мерканиин не стал бы обманывать себя. Как и во многих битвах с опытными врагами, удача играла такую же роль, как и мастерства лежать мертвым на полу пещеры с равной вероятностью мог он, а не дракон.
Завершало картину последнее несоответствие, которое больше всего смущало рыцаря, — дыхание дракона, едва коснувшееся его и временно парализовавшее. Он ждал тогда, что на него обрушится струя ледяного воздуха, и был уверен, что мускулы должны замерзнуть на месте. Теперь Мерканиин не мог припомнить, чтобы во время атаки чувствовал холод, а пар, которым дохнул дракон, походил скорее на облако газа, а не на ледяной воздух. Ответ пришел быстро: «Только серебряные драконы могут выдыхать парализующий газ».
Ужас сковал грудь рыцаря, его сердце, казалось, перестало биться, и он чуть не задохнулся от недостатка воздуха. Вскочив на ноги, Мерканиин, не обращая внимания на охватившее его головокружение, на не желающее слушаться тело, которое словно пронзило иглами от резкого прилива крови, бросился к телу взрослого дракона, вынимая на бегу нож.