Сага о короле Артуре

— Когда-нибудь ты споешь ее мне.

Тут он внезапно сделался серьезен. Его голос стал гулким.

— А теперь, Мерлин Амброзий, дитя света, взгляни в огонь и скажи мне, что ты там увидишь.

Я взглянул на него с удивлением. Он настойчиво сказал:

— Да, да, теперь, прежде чем угаснет огонь, когда ты устал и глаза сонные. Посмотри в жаровню — и ответь мне. Что будет с Британией? Что будет со мной и с Утером? Смотри, сын мой! Смотри и говори!

Это было бесполезно. Я уже очнулся; огонь в жаровне догорал, и сила ушла, осталась лишь эта комната с быстро стынущими тенями по углам да мужчина и мальчик, беседующие друг с другом. Но я любил его — и уставился в огонь. Наступила мертвая тишина — лишь шуршали оседающие угодья да позванивал остывающий металл.

Я сказал:

— Я ничего не вижу — только угасающее пламя в жаровне и пещеру тлеющих углей.

— Смотри еще!

Я вспотел от напряжения. Капли пота поползли по носу, по рукам, между ног, пока мои ляжки не слиплись. Я изо всех сил сцепил руки и до боли стиснул их между колен. У меня заныли виски. Я резко встряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и посмотрел на него.

— Господин мой, это бесполезно. Прости, но это действительно так. Я не могу повелевать богом — он повелевает мной. Быть может, когда-нибудь я смогу видеть по своей воле или по твоему велению, но пока что это приходит само — или не приходит вообще, — Я развел руками, пытаясь объяснить, — Ну, как будто я стою под облаками и жду, а потом дует ветер, облака расходятся, сверху падает свет и озаряет меня — иногда целиком, иногда — лишь краешком столпа солнечного света. Когда-нибудь я смогу увидеть весь храм целиком. Но не теперь.

Меня охватило изнеможение. Я слышал это по собственному голосу.

— Прости меня, господин мой. Я пока бесполезен. У тебя еще нет своего пророка.

— Нет, — сказал Амброзий. Он протянул руку и, когда я встал, привлек меня к себе и поцеловал. — У меня есть только сын, который остался без ужина и до смерти устал. Иди спать, Мерлин. И спи до утра без сновидений. У нас еще будет время для видений. Спокойной ночи.

Видений в ту ночь у меня больше не было, но сон мне приснился.

Амброзию я о нем никогда не говорил. Я снова увидел пещеру на склоне холма, и девушку по имени Ниниана, едущую сквозь туман, и мужчину, ожидающего ее у пещеры. Но эта Ниниана не была моей матерью, и человек у пещеры не был молодым Амброзием. Это был старик, и у него было мое лицо.

Часть III Волк

Глава 1

Я провел с Амброзием в Бретани пять лет. Оглядываясь теперь назад, я вижу, что многое из того, что было, спуталось у меня в памяти, словно разбитая мозаика, которую чинил человек, почти забывший первоначальный узор. Кое-что я помню ясно и отчетливо, во всех красках и деталях; другое — быть может, более важное — помнится смутно, словно образы стерлись последующими событиями: смертью, печалью, сердечными переменами. Места я всегда помню очень хорошо — иные из них настолько отчетливо, что мне даже теперь кажется, что я могу побывать там и что, если бы я мог сосредоточиться и сила, некогда облекавшая меня, словно платье, была еще при мне, я мог бы даже теперь воссоздать их здесь, во тьме, как некогда, много лет назад, я воссоздал для Амброзия Хоровод Великанов.

Я отчетливо помню места и мысли, что приходили ко мне тогда, такие свежие и сияющие, но людей — не всегда: временами, роясь в памяти, я думаю, не путаю ли я их друг с другом: Белазия — с Галапасом, Кадаля — с Кердиком, бретонского командира, чье имя я забыл, с военачальником моего деда в Маридунуме, который когда-то пытался научить меня фехтовать, в твердой уверенности, что любой, даже незаконнорожденный, принц должен мечтать об этом.

Но когда я пишу об Амброзии, мне кажется, что он снова стоит предо мной, ярко выделяясь во тьме, как человек в шапке в ту морозную ночь, мою первую ночь в Бретани. Даже без своего одеяния силы я могу вызвать перед собой его глаза, неподвижные под нахмуренными бровями, тяжелые пропорции его тела, лицо (теперь оно кажется мне таким молодым), твердо очерченное всепоглощающей, непреклонной волей, которая заставляла его двадцать с лишним лет смотреть на запад, в сторону своего, закрытого для него королевства. Двадцать лет понадобилось ему, чтобы стать из мальчика комесом и, невзирая на бедность и неравенство сил, создать ударную мощь, что росла вместе с ним, выжидая своего часа.

Об Утере писать труднее. Или, вернее, об Утере труднее писать так, словно он уже в прошлом, всего лишь часть истории, которая завершилась много лет назад. Он встает передо мной даже более живым, чем Амброзий. Нет, не здесь, во тьме, — тут пребывает лишь та моя часть, что была Мирддином. А та, что была Утером, — она снаружи, на солнце, она хранит берега Британии, следуя начертанному мною пути, следуя тому рисунку, что некогда показал мне Галапас в летний день в холмах Уэльса.