Сага о королевах

— Да, это так.

— Тогда кто ты? — Это спросил кто-то из рабов. В его голосе тоже была настойчивость. И я понял, что эти люди не отвергнут меня, если я только подтвержу правоту их слов: «Ты ел с нами, ты спал с нами, ты одевался, как мы». Мои глаза и уши открылись. Только сейчас, в этой темной конюшне, где я с трудом мог различать их лица, я увидел, что они из себя представляют. Только сейчас, когда я перестал быть одним из них, я смог понять их и рассмотреть каждого в отдельности.

Или к жизни вернулся я сам?

— Они говорят, что я Ниал, — сказал я, — я был им до превращения в раба Кефсе. Но это не так. Я стал другим.

И я знал, что говорю правду.

Я услышал перешептывания вокруг себя.

— А почему вдруг тебя освободили? — спросил Лохмач, здоровый сильный раб со строптивым нравом. Даже дружинники предпочитали не оставаться с ним наедине. Но я видел его слезы, когда при нем ребенку сделали больно.

— Так почему тебя освободили? — повторил он свой вопрос. И снова я услышал настойчивость в голосе. Я начал отвечать им, и теперь они хотели узнать всю правду.

— Я был посвящен в сан, — ответил я, — а по законам держать священника в рабстве нельзя.

— Но у тебя меч, — заметил Лохмач.

— Я был не только священником, но и хёвдингом.

Я ждал, что они отвернуться от меня, узнав о моем высоком происхождении, но этого не случилось.

— Наверное, для хёвдинга не так-то и легко быть рабом, — сказал один из них. Это был Бьёрн, старый раб, который много настрадался за свою долгую жизнь.

— Не тяжелее, чем для других, — ответил я. — И уж, конечно, не так тяжело, как для Уродца, который не смог больше выносить такой жизни.

— А как они узнали, что ты священник? — Мне казалось, что вопрос задала из темноты рабыня по имени Иша. А когда я услышал с той стороны почмокивания грудного ребенка, то понял, что был прав. Иша, молодая красивая женщина, осенью родила ребенка. Говорили, что отцом ребенка был один из дружинников, но он не признался в этом.

— Рудольф слышал, как я отпускал Уродцу грехи.

— А почему ты ничего не сказал об этом раньше? — спросил Бьёрн.

— Я никогда не думал о себе как о священнике.

— Тогда тебя освободил Уродец, — раздался хриплый голос Рейма. Он почти никогда не говорит, потому что у него настолько хриплый голос, что все начинают смеяться при его звуке. Но сегодня никто не смеялся.

— Кроме того, ты никогда не был священником, — добавила Тора.

— Но ты вспомнил об этом, когда увидел умирающего человека, и стал священником, — решительно сказал Бьёрн. А потом добавил:— Рейм прав, но раб не может освободить раба. Так что ты по-прежнему один из нас.

Тишина была наполнена ожиданием. Я видел настороженность на лицах моих товарищей, сидящих вокруг меня. И я посмотрел на мирное лицо Уродца.

— Да, — ответил я, — ты прав.

Я знал, что говорю правду. Это было поразительно и непонятно, но это была правда.

— Я ел с вами, я спал с вами, я носил ту же одежду, что и вы. После всего этого неудивительно, что мне плохо спалось сегодня в мягкой постели в палатах.

Прошел еще один день, до Рождества осталось два.

Я собирался рассказать о вчерашней беседе с королевой Гуннхильд…

Она начала разговор с вопроса о том, как мне, свободному человеку, спалось этой ночью. И когда я сказал, что не сомкнул глаз, она захотела узнать, от радости или от горя.

Я ответил, что от радости.

Она растерялась.

— Мне и хотелось доставить тебе радость, — неуверенно сказала она.

— А я думал, что ты сделала это из чувства справедливости.

— Да, но знаешь…— королева запнулась, — я…

—Ты хочешь сказать, что я мог бы быть хоть чуточку тебе благодарен?

— Может быть. А разве это странно?

Я вспомнил, что думал на рассвете.

— Похоже, ты никогда не слышала «Повести о кабане Мак-Дато».

— Что? — удивилась Гуннхильд.

— Это сага возникла во времена, когда мои предки подвешивали головы своих врагов к поясу. И самый сильный получал право отрезать первым кусок свинины на пиру.

— Они отрубали головы своим врагам? — вздрогнула королева. — Какой ужас!

Я не сомневался, что ей приходилось слышать о жестокости и варварстве раньше, но этот старинный ирландский обычай ее явно поразил.

— Да, — ответил я, — после битв они привешивали головы врагов по всей длине пояса. И если места для всех не хватало, то выбирали головы самых опасных врагов.

Гуннхильд сглотнула.

— Но это же отвратительно.

— У каждой страны свои обычаи, — заметил я. — Может, рассказать тебе о нападениях викингов на Ирландию? А обычаю с отрезанными головами уже много веков.

Наша беседа доставляла мне удовольствие.

— Ну, об ирландцах и я кое-что слышала, — взвилась Гуннхильд.

— Да что ты? — невинно спросил я.

Королева посмотрела на меня, взяла себя в руки и спокойно сказала:

— Все это ерунда. Расскажи-ка мне лучше эту свою историю про кабана. Кто, ты сказал, был его хозяином?

— Мак-Дато, — ответил я и подложил поленья в огонь.

Я задумался. Рассказывать эту сагу человеку, не знакомому с обычаями и нравами Ирландии, довольно трудно. Не отрывая глаз от огня, я начал рассказ: