Вечером Кугель, взглянув за корму, заметил маленькую шхуну, на всех парах приближавшуюся к кораблю. Кугель вытащил подзорную трубу и осмотрел корабль, который тащили четыре барахтающихся и явно неопытных червя, загнанных до предела. На одной палубе Кугель, как ему показалось, разглядел Сольдинка, капитана Баунта, Пулка и остальных, а на носу, оглядывая море, стояла высокая печальная фигура, по всей видимости, принадлежащая Дрофо.
Кугель оглядел небо. До ночи оставалось еще часа два. Кугель безо всякой спешки приказал положить всем червям двойную приманку и по восьмушке пинты бодрящего тоника. «Галанте» легко оторвалась от корабля преследователей.
Госпожа Сольдинк с интересом следила за всем происходящим. Наконец она поинтересовалась:
– Кто был на том корабле?
– Мне показалось, что это торговцы с острова Сарпент, – ответил Кугель. – Неотесанный народ, во всех отношениях. В будущем обходите такие корабли подальше.
Госпожа Сольдинк промолчала, а Кугель принялся обдумывать новую загадку: как Сольдинк ухитрился столь быстро их догнать?
С наступлением темноты Кугель сменил курс, и корабль преследователей исчез за кормой. Кугель сказал госпоже Сольдинк:
– Утром они будут на десять лиг в стороне от нашего курса.
Он собрался спуститься вниз. Тут его внимание привлек луч света от черного железного фонаря на корме.
Кугель издал недовольный возглас и потушил свет, сердито повернувшись к госпоже Сольдинк.
– Почему вы не сказали, что зажгли фонарь?
Госпожа Сольдинк равнодушно пожала плечами.
– Ну, во-первых, вы и не спрашивали.
– А во-вторых?
– Очень благоразумно зажигать фонарь, когда находишься в море. Это правило осторожного моряка.
На борту « Г аланте» не стоит зажигать никаких огней, кроме тех, которые я прикажу зажечь.
– Как скажете.
Кугель побарабанил по эскалабре.
– Держите теперешний курс еще час, а потом поверните на юг.
– Неблагоразумно! Катастрофически неблагоразумно!
Кугель спустился на среднюю палубу и стоял там, опершись об ограждение, до тех пор, пока нежный звон серебряных колокольчиков не позвал его на ужин, который в тот вечер был накрыт в заднем салоне на столе, застеленном белой льняной скатертью.
Еда не обманула ожиданий Кугеля, о чем он и сказал Табазинт, которая сегодня исполняла обязанности ночной горничной.
– Пожалуй, в рыбном соусе было многовато фенхеля, – заметил он. – Да и вторую перемену вина – я имею в виду Бледное Монтрахийское – совершенно явно следовало выдерживать еще год, чтобы оно наилучшим образом проявило свой букет. Тем не менее, было почти не к чему придраться, и я надеюсь, что ты скажешь об этом поварихе.
– Прямо сейчас? – робко спросила Табазинт.
– Не обязательно, – сказал Кугель. – Почему бы не завтра?
– Думаю, это действительно потерпит до завтра.
– Вот именно. Нам надо обсудить наши собственные дела. Но сперва… – Кугель выглянул в иллюминатор, – как я и ожидал, эта коварная старушенция снова зажгла кормовой фонарь. Понятия не имею, что у нее на уме. Что ей проку в огне на корме? Она же ведет корабль не назад.
– Возможно, она хочет предостеречь тот, другой корабль, который идет за нами след в след.
– Возможность столкновения не так уж велика. Я хочу избежать лишнего внимания, а не привлечь его.
– Все хорошо, Кугель. Не надо беспокоиться. – Табазинт приблизилась и положила руки Кугелю на плечи. – Тебе нравится моя прическа? Я надушилась сегодня особенными духами; они называются «Танженс», в честь мифологической красавицы.
– У тебя очень красивые волосы, просто до неприличия; а духи великолепны, но я должен подняться и разобраться с твоей матерью.
Табазинт попыталась удержать его, то надувая губки, то улыбаясь.
– Ну же, Кугель, разве я могу поверить твоей лести, если ты под первым же предлогом сбегаешь от меня? Останься со мной, докажи, что ты действительно интересуешься мной! Пусть бедная старушка спокойно стоит на руле.
Кугель отстранил ее.
– Держи себя в руках, моя пылкая крошка! Я уйду только на миг, а потом уж докажу тебе все, что пожелаешь!
Кугель выбежал из каюты и поднялся на ют. Как он и опасался, фонарь горел с ужасающей яркостью. Не остановившись, чтобы выбранить госпожу Сольдинк, Кугель не только погасил свет, но и снял с фонаря колпак, горелку и фитиль и выбросил их в море.
Затем он сказал, обращаясь к госпоже Сольдинк:
– Моей снисходительности пришел конец. Если я еще раз увижу на корабле свет, вам не поздоровится.
Госпожа Сольдинк высокомерно промолчала, и, бросив последний взгляд на эскалабру, Кугель вернулся в каюту. Выпив еще вина и несколько часов порезвившись с Табазинт, он крепко заснул и в ту ночь больше не возвращался на ют.
Утром, когда Кугель сидел, жмурясь на солнце, его вновь посетило то странное ощущение какого-то несоответствия, которое уже беспокоило его раньше. Он поднялся на ют, где за штурвалом стояла Салассер. Кугель подошел взглянуть на эскалабру; стрелка показывала точно на юг.