Сага о Северных островах (СИ)

Мы с Альриком одновременно прыгнули к лучнику, но не успели. Тварь опрокинула его, навалилась всей тушей на ноги, и Энок заорал от боли.

Я вбил топор с размаху. Словно в медузный колпак вляпался: сначала лезвие провалилось и лишь в конце прорезало шкуру. Альрик же вогнал меч по самую рукоять, уперся ногами в тело твари и начал дергать рукоять в разные стороны. Росомаха тоже взобрался на крышу, схватил Энока подмышки и дернул на себя.

Крики стали громче. Потом что-то затрещало, и мы всей кучей провалились в дом. Я откатился, ударившись плечом. Альрик ухватился рукой за стену. Росомаха и Энок тяжело рухнули на обломки. А тварь… она осталась наверху. Ее крупная туша застряла в балках.

— Уноси его! — заорал я.

Росомаха и сам сообразил и вытащил Энока наружу.

Альрик легко подтянулся и вскочил на одну из балок, я же остался и заглянул твари под брюхом. Может, у нее, как и у каменных жаб, тут шкура потоньше? Но увидел лишь сраставшуюся пасть. А потом тварь дрогнула и стекла внутрь дома, как жирная капля дегтя, перегородив выход. Хотя я ведь и выпрыгнуть мог.

— Нашел бочку топленого жира, — услышал я голос Рыси.

— Готов поджигать, — а это Аднтрудюр.

Сейчас тварь застряла в этом доме, быстро удрать не сможет, и огонь перекроет путь.

— Давай жир сюда! Трудюр, готовься!

Тварь дрогнула и неторопливо потекла ко мне, отрастив две широкие лапы спереди. Я размахнулся и вогнал топор в одну из них. Черная жижа едва выплеснулась из раны и тут же застыла. Я ударил еще раз, потом еще. И увидел, как на второй лапище раскрывается черная пасть, в которую легко поместится моя голова. И пасть потянулась ко мне, расширяясь всё больше.

Сверху посыпались куски белого застывшего жира. Угу, вот прям так он и загорится!

Я выхватил левой рукой нож и, оттолкнувшись от стены, врезал твари топором, сразу же вогнал в ту же рану лезвие ножа, чтоб не заросла. Снова ударил топором.

— Уходи! — крикнул Леофсун.

Лапа с пастью почти коснулась моей головы. Я ударил в последний раз, подпрыгнул… Что-то сильно дернуло за ногу, и я рухнул обратно. Эта т-т-тварь вырастила третью руку и схватила меня!

— Жги! — заорал я, безуспешно отбиваясь от надвигающейся пасти.

Краем глаза я заметил, как мелькнуло что-то яркое, но сам смотрел только на черный провал у своего лица. Нога была зажата как в капкане. Не помру же я здесь? В животе бездновой твари, у которой и живота-то нет. В последний момент засунул руку с топором прямо в пасть и почувствовал, как жесткая твариная плоть смыкается на предплечье.

Кости словно под жернова попали. Я заорал от боли, бешено молотя ножом по схватившему меня отростку. Что-то хрустнуло. Чудище перетирало руку в пыль, но топор, скованный на твариных костях, пока держался. Нет, топорище уже сломалось, но…

— А-а-а!!! Тварь! Убью!

На черном туловище показался еще один разрез напротив моего лица, и тоже начал расползаться в стороны.

Вспыхнул огонь и растекся по всему жирному телу, несколько раскаленных капель попало мне на кольчугу и ноги, но я толком их не чувствовал: всё заглушала боль в сдавленной руке. Что-то кричали сверху. Где-то там рубили тварь ульверы. Я бы уже давно рухнул, если бы моя кисть не была зажата в тисках над головой.

И тут тварь пронзительно завизжала из всех пастей, забурлила, задергалась.

— Кай, руку! Кай!

Что? Кто это кричит? Какую руку? И только сейчас я понял, что изломанная правая рука свободна.

Сверху спрыгнул Альрик, подкинул меня вверх, где несколько человек вцепились в мою кольчугу и выволокли на стену. Потом Беззащитный оттащил меня подальше от того дома.

— Ты чего сразу не прыгнул? — закричал он. — Чего ждал? Это ж сторхельтова тварь. Сдохнуть решил?

Я приподнял правую руку. Пальцы все еще крепко держали обломок топорища, железная голова была изогнута, словно ее скручивали. Я попытался разжать хватку, но не мог. Альрик выдернул топор, и я закашлялся, сдерживая стоны. Вся кисть горела огнем и походила на раздувшуюся жабу, пальцы толком не двигались, и в предплечье что-то точно было сломано.

— Мой топор, — простонал я. — Как я теперь…

— Что там топор! Рука бы цела осталась. Дурень! Зачем полез? Дар! Дар надо было будить, а не к Эноку прыгать!

Вдох. Я уперся целой рукой в землю и поднялся.

— Ладно. Потом залечим. Надо тварь… эту ублюдскую отрыжку Бездны, погань вшивую, черножопую соплю… надо ее убить.

И поковылял к горящему дому, откуда доносились оглушительные визги. Беззащитный пошел со мной, глухо бранясь.

Ульверы смотрели издали, с крыш других домов, Трудюр и Росомаха приглядывали за входом и подкидывали поленья. Я задел переломанной рукой угол дома и едва сдержал слезы от боли. Сглотнув, спросил:

— Горит?

— Вроде, — пожал плечами Трудюр. — Там Энок хотел чего-то сказать. Сходи лучше к нему.

Ослепителя отволокли к частоколу, и Живодер обматывал ему ногу какой-то тряпицей

— Что тут? — спросил я.

По лбу стекали крупные капли пота, руку хотелось засунуть в ледяную прорубь и оставить там на седмицу-другую.

— Шкура драная, кость нет, — сказал Живодер.

— Энок, ты чего сказать хотел?