— Верно, — согласился Альрик. — Не знаю, насколько широк кошель у Скирре, но больше двух хирдов с хельтами он вряд ли нанял. А если оба хирда сгинут без следа, кто снова согласится к нему пойти? Я бы не пошел. И не только из-за дурных слухов. Какой крепкий хирд согласится простоять год без дела? Да, серебро они получат, а руны? И само дело гнилью попахивает. Нет, толковый хирд на это не пойдет. Разве что своих пошлет, но это уже прямое нарушение воли Рагнвальда. Хоть один выживет, и конунг изгонит Скирре с Северных островов, забрав его земли и богатства.
— Значит…
— Значит, надо убить тех хирдманов. Ты как, Полузубый? Пойдешь с нами?
— Пойду. Но в морском бою бритты не сильны.
— Ничего. Кто-то должен напасть на их стоянку. Вырежьте там всех и зачистите место, словно и не было там никого. Эрлинг проводников даст, главное, не убейте их по дороге.
— Резать нордов? — Полузубый усмехнулся. — Это мы запросто.
— А я бы лучше с корабля. Давненько мы с тобой не сражались, а, Кнут? — подмигнул своему заплечному Эрлинг.
— Так еще лучше. Нам нужны крепкие бойцы на «Сокол». Но корабль мой, и главный там я. Сможешь ли ты на один бой пойти под мою руку?
Альрик сощурил глаза, выжидая ответ. Отец развел руками.
— Как ты и сказал, корабль твой. Как скажешь, так и будет.
— Договорились. Плату я не возьму, не чужие всё же, но вся добыча с корабля наша.
— Согласен. И с бриттам уговор тот же. Что в лагере найдут, то их будет.
Полузубый широко улыбнулся, показав огромные прорехи в зубах.
— Кнут, собирай людей. К вечеру выйдем, зажмем их возле берега.
Заплечный отца вместе с сыном покинул тингхус, Полузубый отошел к своим, чтобы рассказать о заключенной с нордами сделке. Эрлинг тоже встал, но смирно сидевший Эмануэль поднялся, положил ему руку на плечо и сказал:
— Еще не всё, лендерман.
— Ну что такое? — раздраженно бросил отец.
Ему не терпелось надеть кольчугу, старый шлем и отомстить за долгое время, проведенное взаперти на собственном берегу. А я подобрался в ожидании правды о ритуале. Эмануэль обещал! Тулле тоже напрягся. Кажется, он побаивался сторбашевского жреца.
Живодер неспешно ковырялся в миске. Он мало что понимал в наших разговорах, но почему-то не уходил.
— Вчера я сказал, что твой сын привел странных людей в Сторбаш.
— Ну! Один жрец, второй Бездна, третий еще что-то там, — нетерпеливо выпалил отец. — Но ты сам видел, Альрик достойный хельт, разумный и честный. И он не тварь и не измененный.
Эмануэль медленно обвел нас взглядом, остановился на Леофсуне и сказал:
— Сейчас я буду говорить, а ты перескажешь остальным.
Рысь кивнул. Он уже наловчился перекладывать речи так, будто с языка слова ловил.
Но к моему удивлению, жрец заговорил не на нордском, а на бриттском. И обращался он не к нам. Леофсун чуть помедлил от неожиданности, но скоро подхватил.
— Он спрашивает, не отдавал ли Живодер недавно кому-нибудь свою кровь. А Живодер говорит, что не отдавал. Жрец говорит, что это было зимой, кто-то сильно был голоден и просил еды. Живодер говорит, что ходил охотиться, захотел попить, а там река. Она была очень несчастна, ее воды помутнели и иссохли. Тогда он напился сам и напоил реку своей кровью. Жрец спрашивает, что было дальше. Живодер отвечает, что тогда он коснулся Бездны, а Бездна обняла его. Бездна щедро поделилась с ним силой, но сила Домну была столь велика, что его чуть не разорвало на части. Тогда он взмолился Домну, сказал, что слишком слаб, чтобы вобрать в себя всю ее мощь. Домну ему сказала, что он может поделиться силой с ее детьми, он согласился. Домну спросила, есть ли у него враги, ее дети могут убить любого. Тогда он сказал, что его враг Сторборг, и чудовищная мощь хлынула во все стороны, изливаясь из его тела. Жрец спросил, что Живодер делал потом и как выжил. Живодер отвечает… Он отвечает, мол, всегда знал, что он избранный Домну. Избранный Бездны. Говорит, что сейчас слаб, но когда он станет сильнее, Домну снова вдохнет в него свою мощь, и тогда он станет ее мужем. Или сыном. Жрец спрашивает, почему Живодер ушел с Бриттланда. А Живодер говорит, что его судьба связана с Каем, и когда он почувствовал, что Кай вот-вот оставит остров, поспешил за ним.
При этом Живодер говорил бодро и даже весело. Разве он не понимал, что натворил из-за глупости и поклонения Бездне? А Эмануэль с каждым словом иссыхал на глазах, его скулы заострились, глаза заблестели нездоровым блеском. Тулле подошел к жрецу, коснулся его изуродованной руки. И они замолчали.
Альрик изучал Живодера, будто никогда его прежде не видел. Энок и Эгиль привстали, ожидая приказа хёвдинга. Простодушный наклонил голову так, что я не видел выражения его лица. Рысь откинулся, готовый кувыркнуться назад, поближе к оружию, лежащему возле стены.
А я… А я даже не знал, о чем и думать. Я ведь был уверен, что это Гачай. И ненависть к иноземному жрецу до сих пор еще была жива. А вот Живодера я почему-то не ненавидел, даже несмотря на изрезанную спину. Злился на него — это да, но ненависти не было.
— Так, — вымолвил отец. — И что? Что всё это значит?