Сага о Великой Степи

То был тревожный сигнал – свидетельство слабости общества, вернее, слабости государства, которое взяло на себя право прощать грехи. Не все в тюркском обществе приняли решение бояр как справедливое, начались перешептывания, обсуждение случившегося. Можно ли нарушать адаты? Всегда ли надо соблюдать их? Опасный сигнал. Но бояре его не заметили, зато заметили в Риме и сделали вывод. Там очень удивились, когда узнали, что «дети Степи» свои адаты толкуют по-разному. У каждой орды, у каждого рода, у каждого селения свое толкование, своя правда.

(От автора.) Это ключевой момент трагедии, в которой сталкиваются два мира, два мировоззрения. Пока очень условно мы вкладываем разъяснение законов в уста Ведущего, – точнее, это должен быть диалог Ведущего и Приска, из которого становится понятно, в чем состояло основное различие между римлянами и тюрками. Это принципиально разное понимание жизни и порядка в ней, то есть роли закона в обществе. Вот что в конечном итоге приведет Аттилу и его народ к той драме, которая станет причиной большой беды уже в ближайшем будущем.

Из дворца Аттилы, где проходил пир, выходят Приск и Ведущий, одетый в одежду гунна.

Приск. Сегодня днем я встретил соотечественника, одетого в гуннское платье, он окликнул меня на нашем языке. Когда-то гунны захватили его в плен, но теперь он свободен, восхищается жизнью здесь и не хочет возвращаться на родину. Ругает несправедливое законодательство и непомерные налоги империи и рассказывает удивительные вещи о законах гуннов. Что же главное в них?

Ведущий. Главное – общий для всех «Свод уложений». Его называют Тору. На языке тюрков это означает и закон, и порядок, и правило, и обычай. Правда, рядом уживается множество его устных толкований.

Приск. Но это же сразу делает тюркское общество неуправляемым? Противником порядка. Разве нет?

Ведущий. Вы плохо понимаете, что такое для тюрка вера в Бога Небесного. Тюркское общество, его власть строятся на вере – на вере, что перед Богом все равны. Поэтому

Небесную справедливость у нас считают предвестницей закона. Она – высший суд. Вот почему в «Небесном государстве» главенствуют не писаные законы, а адаты. Это совсем не одно и то же. Адат обращен к прошлому, к заветам предков. Мы почитаем предков и не можем изменить их заветам.

Приск. У нас другие правила жизни. Законы империи – чистая глина, из которой лепят государство, его политику!

В будущем политика будет определять все. Мы обращены к будущему. А вы – к прошлому…

Комната Приска. Он сидит на лавке, записывая на свитке дневные впечатления.

Приск. По-моему, великий Аттила не знает и даже не догадывается, что государством можно управлять не из конского седла, если есть закон. Настоящий закон сильнее меча… Бог? Небесная справедливость? Для римлян это пустой звук. Они никогда не примут такие законы. Эти адаты тюрков просто замшелые глыбы традиций. Из них не построить новое государство. Тюрки обречены…

Темная сцена. Прожектор высвечивает справа письменный стол, на столе компьютер, рядом кресло. Выходит Ведущий в современном костюме. Садится за стол, включает настольную лампу, печатает на компьютере текст, который проговаривает вслух.

Ведущий. Аттила не догадывался о том, что кто-то старательно изучает тюрков, их жизнь, ищет слабые точки, узнает болевые места, чтобы незаметным движением, негромким словом нанести им смертельный удар… На поприще разведки и старался Аппий, римский аристократ, которого приютили в царском дворце, назвали другом и братом.

Вот так, стравив царей-братьев, римляне их же руками раскололи тюркский народ на два непримиримых лагеря: на сторонников адатов и противников адатов. Гениальный политический ход с далеко идущими последствиями! То, что достигают войной, римляне достигли в царском дворце – нашли один из тупиков власти, о котором сами тюрки не знали…

Этот Аппий и на пиру чувствовал себя как дома. Аттила явно был в руках обаятельного римлянина, тот опоил его своим обаянием.

Дворец Аттилы. Новый день – новый пир, точнее, его продолжение.

…А пир продолжается. Над столами льются песни – обрядовые, душевные, они вливаются в душу и хмелят ее. Потом выступали поэты, на лету сочинявшие поэмы. Без поэзии, без песни не было тюрка и в V веке, и позже, и раньше. (Любопытно, европейцы не знали поэзии, впервые ее рифмованные строки они услышали тогда, у тюрков, и поразились, в пьесе даем стихи, которые слышал Аттила.) Певцов сменили танцоры, они удивляли гостей невиданными танцами (эти тюркские народные танцы тоже не забыты поныне).

Потом в центр зала вышел шут и стал смешить гостей шутками, вздорными, вроде бы не имеющими смысла. Но все прекрасно понимали его сатиру и смеялись нарочито громко, напоказ, чтобы не замечать слов правды, скрытых в этих шутках.

Предгрозовая тишина опустилась на зал, когда шут запел, подыгрывая себе на кобзе, какую-то старинную песню.