Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигры моря: Введение в викингологию

А возле ног Эльвира спал Фенрир; услышав чужие голоса во дворе, пес поднял одно ухо. Фенрир был теперь старым и медлительным, да и со зрением у него было неважно. Но Эльвир и Сигрид единодушно решили, что собака должна дожить свою жизнь в мире. Тора однажды намекнула на то, что от собаки мало проку, а ест она много. Но Эльвир, смеясь, ответил, что от собаки столько же проку, что и раньше, зато есть она стала меньше.

Вскоре вернулся Гутторм и сказал, что пришел один рыбак, а с ним двое исландцев с торгового корабля. Исландцы хотят провести зиму в Трондхейме, и ярл Свейн, получивший с них свою часть дани, обещал помочь им устроиться. И теперь они явились в Эгга с приветом от ярла, чтобы спросить, нельзя ли им остаться здесь.

— Надо взглянуть на них, — сказал Эльвир. — Хотя нельзя сказать, что ярл предоставил нам такой уж большой выбор!

Гутторм подошел к двери и крикнул, и один за другим на пороге показались запорошенные снегом чужеземцы.

Эльвир сел на свое почетное сидение, и те подошли к нему.

Один из исландцев был необычайно высок, белокур и широкоплеч. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не безобразный шрам, перерезающий лицо от виска до подбородка.

Этот человек заговорил первым.

— Ярл Свейн из Стейнкьера послал нас сюда, чтобы попросить жилье на зиму, — сказал он. — Мы купцы и привезли товары в Трондхейм. Но зима наступила слишком рано, и нам вовсе не хочется плыть в Исландию во время штормов. Меня зовут Гицур Хальфредссон, а моего друга зовут Сигват Тордссон.

Человек, стоявший рядом с Гицуром, был ниже его и моложе, крепкого сложения, с отливающими синевой черными волосами.

Сигрид обратила внимание на его ладони. Они были узкими, красивой формы, почти как у женщины, но казались настолько сильными, что могли бы согнуть меч.

— Вы можете остаться в Эгга, — сказал Эльвир.

Сигрид принялась давать распоряжения служанкам, чтобы те подготовили постель для приезжих, приготовили еду и нагрели воду для купания.

Она была недовольна тем, что ее оторвали от ткацкого станка. И только поручив детей Гюде дочери Халльдора, она почувствовала, что может спокойно работать. Она не любила, когда ее отвлекали во время работы, ведь она выдумывала все из головы, а идеи приходили во время работы.

Ковер, который она ткала, состояла из двух частей, которые затем должны были соединиться; восемь ее ковров рассказывали о том, как Один похищает мед поэзии у Гунлёд, дочери великана Суттунга. Сигрид работала уже над последней картиной; на ней была изображена Гунлёд, опечаленная тем, что Один нарушил клятву верности и изменил ей.

Сигрид использовала все свободное время на ткачество и сама подбирала растения, пригодные для получения красок. Она знала полезные свойства многих растений: елового мха, лишайников, вереска… Но больше всего ей нравился подмаренник северный — за теплые красно-коричневые тона, которые он давал. И когда приходил торговый корабль с юга, она не упускала случая, чтобы запастись голубой краской.

Пряжу она тоже красила сама, а потом раскладывала для просушки в тени. И дети во дворе держались подальше от ее пряжи, зная, что Сигрид не будет ласкова с тем, кто спутает или испачкает нитки.

Однажды вечером младший из исландцев подошел к ткацкому станку. Посмотрев на картину через плечо Сигрид, он принялся читать строфу из старинной песни:

Дал клятву Один на кольце[41]

,но стоит ли верить его словам?
Суттунгуон изменил,
Гунлёдплакать заставил.

И он нараспев прочитал другую песнь; Сигрид остановилась и посмотрела на него, взгляды их встретились. Она никогда раньше не видела таких глаз, черных и мечтательных, горящих огнем. И она тут же повернулась обратно к ткацкому станку, и ее пальцы заработали быстрее обычного.

— А где все остальное? — спросил он. И она достала первую часть картины, развернула и показала ему.

Переводя взгляд с одной картины на другую, он искоса посматривал на нее.

— Более красивого тканья я никогда не видел, — сказал он. — Вам нравится, фру Сигрид, эта песнь, в которой говорится о меде Суттунга?

— Мне нравятся песни о богах, — сказала она, — хотя здесь, в Эгга, мало кто знает поэзию скальдов, разве что некоторые отрывки. Несколько раз я слушала Берсе Скальдторвессона, скальда ярла Свейна, и мне очень понравилось.

Исландец молчал некоторое время, потом произнес:

Для тебя я песню,
женщина, слагаю,
за твои картины,
что ты показала.
Горько плачет Гунлёд,
изменил ей Бёльверк,
не забыть его ей,
деве одинокой.
Но богов измена
людям дарит прибыль:
дар великий скальдов
Эмблы[42]

род вкушает.Скальдом ты зовешься,
ведь о скорби Гунлёд
ты проворством пальцев
песнь слагаешь в красках.