Сага об Элрике Мелнибонэйском

— Фельдман погиб как герой, — тихо проговорил я. — За три дня мучений он доказал, что каждое написанное им слово было правдой. Ваши пытки лишь подтвердили его мнение о вас. Обрекая его на смерть, вы опозорили самих себя, выставили на всеобщее обозрение свои порочные наклонности. Теперь мы знаем наверняка, что каждое написанное им слово соответствует истине — а для писателя нет большего счастья, нежели сознавать, что это так.

— Победа мученика, — хмыкнул Клостерхейм. — Разумные люди называют такие победы бессмысленными.

— Позвольте вас поправить: не разумные люди, а люди глупые, но считающие себя разумными, — я нашел в себе силы усмехнуться. — И всем доподлинно известно, каковы на самом деле подобные типы, — присутствие Клостерхейма неожиданно обернулось для меня благом: ярость притупила боль от побоев. — Скажу напрямик, герр капитан, я не отдам вам ни меч, ни чашу, потому что у меня их нет. Вы ошибались в своих предположениях, ошибались изначально. Я был бы рад умереть и унести тайну с собой в могилу, но когда за меня умирают другие, мне это совершенно не нравится. Потому я вам повторяю еще раз: у меня ничего нет. А что до вас… Вам не мешало бы усвоить, что власть накладывает на человека определенные обязательства. Одно без другого не бывает. Отсюда следует, что именно вы виновны в гибели моих друзей.

С этими словами я повернулся к нему спиной. Он молча вышел.

Минуло несколько часов, и в камеру снова явились Фритци и Франци — продолжать свои опыты. Стоило мне потерять сознание, как перед моим мысленным взором (даже в обмороке я что-то видел) возник мой двойник. Он говорил, говорил, стараясь что-то мне объяснить, но тщетно — я его не слышал. Затем он исчез, а вместо него появился черный меч. На клинке, омытом кровью, виднелись знакомые руны, теперь отливавшие алым.

Очнувшись, я увидел, что меня раздели донага и не оставили даже одеяла. Это означало, что со мной решили покончить. Самый простой способ — голодом и пытками изнурить заключенного настолько, что его организм будет не в состоянии сопротивляться инфекции; так обычно и происходило — в лагере многие умирали от воспаления легких. Этот способ применялся, когда человек отказывался умирать от сердечного приступа. К чему такие сложности, я, признаться, никогда не понимал.

Подумав немного, я решил, что мои тюремщики блефуют. Вряд ли они убьют меня, пока у них остается хотя бы крупица веры в то, что мне известно местонахождение меча и чаши.

Вскоре ко мне в камеру заглянул майор Гауслейтер. С ним пришел Клостерхейм. Кажется, майор пытался образумить меня, но у него было так плохо с артикуляцией, что я попросту не мог разобрать, о чем он вещает. Клостерхейм же напомнил мне, что его терпение на исходе и пригрозил новыми пытками, как он выразился, куда более изощренными. Я ничуть не испугался. Разве можно напугать того, кто проклят небесами?

На то, чтоб ответить вслух, сил не было, я лишь исхитрился выдавить из себя кривую улыбку. Потом подался вперед, словно для того, чтобы пошептать на ухо, и с удовлетворением увидел, как кровь с моих разбитых губ срывается, капля за каплей, и падает на его отутюженный мундир. Он настолько опешил, что отреагировал не сразу, а когда спохватился, то сам отступил на шаг и отпихнул меня. Я мешком повалился на пол.

Дверь захлопнулась, наступила тишина. Как ни удивительно, тем вечером никого больше не пытали. Я кое-как приподнялся — и увидел, что на койке сидит мой двойник. Он махнул рукой, а затем утек, словно дым, в тощий матрас.

Я подполз к койке. Двойник исчез, оставив после себя меч. Равенбранд! Мой клинок! Тот самый меч, заполучить который так жаждали нацисты. Я протянул руку, норовя прикоснуться к рукояти, — и клинок растаял в воздухе. Но я был уверен, что мне не привиделось. И не сомневался, что со временем клинок вернется навсегда.

Потом пожаловали Фритци и Франци. Засучили рукава, взялись за работу, обсуждая между делом мою выносливость. Сошлись они на том, что надо устроить мне «полную отбивную» и дать пару дней передохнуть, иначе я могу сыграть в ящик. Тем паче что скоро должен приехать майор фон Минкт, уж он-то подберет ко мне ключик.

Когда дверь захлопнулась, оставив меня в темноте, и лязгнул засов, я вновь увидел своего двойника. Он словно светился во мраке. Пересек камеру, приблизился к койке. Я с трудом повернул голову. Исчез! Галлюцинация? Бред? Нет, ничего подобного. Если мне достанет сил добраться до койки, я наверняка нащупаю меч…

Эта мысль, похоже, напитала меня энергией. Миллиметр за миллиметром я подползал к койке; наконец мои пальцы коснулись холодного металла. Рукоять Равенбранда! Моя кисть медленно перебиралась все выше, пока не обхватила рукоять, не сомкнулась на ней.

Возможно, я грезил на пороге смерти, однако металл рукояти казался вполне материальным. Под моими пальцами клинок негромко заурчал, словно котенок. Я вцепился в него, твердо решив не отпускать рукоять ни при каких обстоятельствах. Жаль, что мне его не поднять…