Сагайдачный. Крымская неволя

Когда Мелетий спросил, не осталось ли у кого-либо из панов хоть одной бутылки того вина, которым упился Ной, Кунцевич вскинул на него своими ласковыми лисьими глазами и, подняв брови, словно в порыве благочестия, сказал:

— А это пану Орфологу лучше знать.

— Почему, пане бискупе? — улыбнулся князь Януш.

— Потому, ясновельможный ксенже, что ключи от пог­реба Ноя находились у них.

— У кого, у них?

— У пана Хама, праотца схизматиков _{[Схизмат — еретик, раскольник]}. Злая шутка пана бискупа рассмешила панов.

— Слово гонору! Пан бискуп правду говорит! Правда! Правда! — одобряли гости. Мелетий молча улыбался. Все на него смотрели, как бы ожидая ответа.

— А я еще больше скажу, панове, — отвечал он на обра­щенные к нему взгляды, — мы, хамы, выпили все старое вино своих праотцов и теперь пьем токмо горилку.

— Браво! Браво! — одобрял пан хозяин.

— А я боюсь, панове, — сказал серьезно юный Могила, — как бы они, эти хамы, выпив свою горилку, не вздумали потом забраться и в ваши погреба. А на то похоже...

— Пан господарчик неправо говорит, — вмешался пан бискуп, — хамам у вельможных панов не жизнь, а рай.

— О, не желал бы я пану бискупу такого рая! — горячо возразил юный Могила.

— Разве вы забыли, что пишет вам, панам бискупам и всему панству, Иоанн из Вишни?[19] Не вы ли, говорит он, забираете у бедных подданных из оборы коней, волов, овец, тянете с них денежные дани, дани пота и труда, обдираете их до живого, обнажаете, мучите, томите, гоните летом и зимою в непогодное время на комяги _{[Комяка — паром, плот]} и шкуты, а сами, точно идолы, сидите на одном месте, и если случится перенести сей труп на другое место, то пере­носите его бесскорбно на колысках, как будто и с места не трогаясь!

Юный Могила, забывши, где он и с кем, говорил точно с кафедры, обращаясь больше к пану бискупу и воодушевля­ясь все более и более. На смуглых щеках его выступил румянец, в голосе звучало убеждение. Мелетий Смотрицкий, весь обратившись во внимание, глядел на юношу с вос­торгом, прочие гости — с удивлением и недоумением. Один князь Януш лукаво улыбался.

— Риторика, пане Могила, монашеская риторика! — пожимал плечами пан бискуп.

— Кто же из хлопского поту делает злотые, пане? Да они бы и воняли...

Гости рассмеялись.

— Не смейтесь, ясновельможные панове! — серьезно сказал Смотрицкий.

— Его милость господарчик говорит святую истину. Только не пани тут винні...

— А хто, пане Орфологу? — спросил хозяин.

— Той, як кажуть, ясновельможний пане ксенже, хто забравсь у очерет та i шелестить.

— А хто в очереті?

— Ватажок, пане ксенже... Недаром поспольство _{[крестьяне]} аки бджоли летять за пороги.

— Пан Мелетиуш говорит правду, панове, — отозвался молчавший до этой минуты князь Вишневецкий, смакуя остатки венгржина в рюмке, — этот мотлох все растет. Хлопы целыми ватагами уходят в Запорожье: там у них появился какой-то отважный ватажок Конашевич-Сагайдачный, и хлопство все больше и больше поднимает голову.

— Пустое, пане ксенже! — беспечно перебил князь Януш.

— Стоит только этому быдлу рога сбить...

— Ну, пан ксенже легко смотрит.

— Легко! Наливайко уж попробовал медного вола...[20]

— Теперь не Наливайком пахнет, пане ксенже... Вон при мне через Киев проехали к этим галганам послы нового московского царя...

— Фе-фе-фе! Московского царя! Какого, пане ксенже? Что в лаптях?

— А хоть бы и в лаптях?

— Ну, это пустое... Царица Марина даст им нашего царя.

— В самом деле, панове, — вмешался вновь в разговор юный Могила, — что слышно о царице Марине и об ее царевиче?

— Есть вести, что они в Астрахани, — отвечал князь Вишневецкий.

— На своем царстве, панове! — пояснил князь Януш.

— А кто бы мог подумать, что эта черноглазенькая Марыньця, которую я знал вот такой, — и князь Януш приподнял над столом свою пухлую ладонь не более как на две четверти, — и носил на подносе, как букет цветов, кто бы, панове, мог подумать, что эта маленькая Мнишкова будет царицей московской и астраханской!

— Да, была, — вздохнул юный Могила.

— Как и ты, пане, мог быть господарем молдавским, — вставил молодой Замойский.

Князь Януш мигнул шляхтичам-прислужникам, чтобы снова наполнили бокалы.

— Выпьемте, панове, за здоровье царицы Марины и царевича, — громко сказал он и встал.

Некоторые из гостей тоже встали и, взяв бокалы, подняли их кверху. Мелетий Смотрицкий сидел неподвижно, как бы наблюдая за облачком, которое тихо плыло по голубому небу.

— Hex жие Марина, царица москевська! — возгласил князь Януш.

— Hex жие царица Марина! Hex жие царевич! Hex жие злота вольносць! — раздались голоса.

— Слово гонору, панове! — воскликнул пан Будзило, кругленький панок, закручивая свои кругленькие усики.

— Я еще раз побываю в Москве.

— А разве пан опять захотел кошатины да мышатины? — лукаво улыбнулся своими желтыми глазами хитрый хохол Мелетий.

— Ну, нет, пане Орфологу, теперь будет не то... А про­клятое это было, панове, времячко, как мы сидели в Кремле и как нас вымаривали оттуда проклятые москали эти — Минин да Пожарский, уж и времячко! — начал пан Буд­зило, входя в свою роль.