Сагайдачный. Крымская неволя

Между тем к этому месту берега, привлеченное выстре­лами и суматохою около сторожевой галеры, высыпало все казачество. Узнав, в чем дело, увидав, что это убегают из турецкой неволи бедные невольники и что с ними находит­ся давно пропавший без вести старый батько Кишка Самой­ло, казаки радостно бросали вверх шапки, а другие стре­ляли в воздух из мушкетов, салютуя спасшимся товарищам.

Пришел и Сагайдачный с старшиною. Увидав Кишку Самойла, они невольно остановились: седая голова старого гетмана припала к земле, которую он целовал, обливая сле­зами.

Когда он поднялся, Сагайдачный, приблизясь к нему, поклонился в ноги и с глубоким чувством проговорил:

— Здоров будь, здоров будь, Кишка Самойло, гетман запорожский! Не загинул еси в неволе, не загинешь с нами, козаками, на воле!

Один Иляш-потурнак стоял в стороне, как отверженный, боясь приблизиться к бывшим своим товарищам и землякам.

XXIV

Последняя стоянка казаков на острове Тендра вызыва­лась серьезными стратегическими соображениями. Казацкой флотилии, достаточно погулявшей по Черному морю и оста­вившей после себя кровавые следы как в Крыму, так и в Малой Азии, в Анатолии, предстояло теперь возвращаться восвояси, к Днепру-Славуте, на тихие воды, на ясные зори. А это нелегко было сделать: вход в Днепр сторожили такие грозные турецкие крепости, как Очаков и Кызы-кермен. Если казаки, выступая в поход, успели благополучно пробраться мимо этих твердынь, так это потому, что тогда их турки не ждали. Теперь же, после того как казаки «до фундаменту опровергли» Кафу и Синоп, взяли с бою в открытом море несколько галер и мушкетным дымом оку­рили самые предместья Стамбула, после того как они на­вели ужас на все побережье Черного моря и испуганный султан думал уже бежать из своей столицы на азиатский берег своих босфорских палестин, — после этого казаки должны были знать, что возвращения их в Днепр турки ждут, и ждут не с пустыми руками.

Теперь казакам предстояло пробиваться сквозь убийст­венный огонь турецких батарей Очакова и Кызы-кермена и, кроме того, выдержать, может быть, атаку целой турецкой флотилии в устьях Днепра.

Старая голова Сагайдачного все это сообразила, взвесила и пришла к решению: «У шори убрать проклятих яничар» — провести, обмануть, на сивой кобыле объехать.

При входе в Днепр, параллельно острову Тендра тянет­ся длинная коса, ныне Кинбурнская, против оконечности которой, по ту сторону Днепровского лимана, стоит Оча­ков. Коса эта тогда называлась Прогноем.

Сагайдачный порешил: после роздыха на Тендре всю лег­кую казацкую флотилию, то есть все чайки, волоком пере­тащить через Прогнойскую косу и таким образом неждан­но-негаданно очутиться в Днепре на несколько верст выше Очакова. Казацкой воловьей силы на это хватило бы.

Так как взятых в плен турецких галер, нагруженных всякою добычею, по их массивности нельзя было пере­тащить волоком через Прогнои, то Небаба, Дженджелий и Семен Скалозуб с частью казаков должны были на этих галерах пробиться мимо Очакова и, если нужно, сквозь турецкие галеры, памятуя при этом, что, едва лишь казаки вступят в бой с турками, и с той и с другой стороны заговорят пушки, — Сагайдачный с своею флотилиею, как снег на голову, ударит туркам в тыл и покажет им, как козам рога правят.

— Это, значит, тертого хрену, — моргнул усом Небаба, выслушав план «козацького батька».

— Себто, як кажуть, нате i мій глек на капусту, — усмехнулся Мазепа Стецко.

В первую же ночь стоянки у острова Тендры казацкая флотилия подошла к Прогнойской косе, и тотчас же нача­лось перетаскиванье чаек в Днепр. Делалось это с край­нею осторожностью и при необыкновенной тишине. Снача­ла отправлено было несколько опытных казаков для осмот­ра наиболее удобного перевала и для достоверения в том, что по ту сторону косы берег Днепра свободен от не­приятеля. Карпо Колокузни, который распоряжался этим осмотром местности, скоро воротился с своими товарища­ми и доложил старшине, что перетаскиваться можно без­опасно.

Работа закипела быстро. И казаки, и бывшие неволь­ники, и старшина — все участвовали в этой дружной вой­сковой работе. Героем этой ночи был глуповатый, но не­обыкновенно способный к этому делу силач Хома: он таскал чайки по песчаной косе с такою легкостью, словно бы это были салазки, скользившие по укатанному снегу. Более всех дивился этой силище болтливый орлянин.

— Уж и богатырина же, братцы, Фома ваш, — шептал он, качая головой, — такой богатырина, что ни в сказке ска­зать, ни пером написать... Уж и диво же дивье!.. Сказать бы, Илья Муромец — так и то в пору будет... Ишь его прет, инда писком пищит посудина-то!

Еще утро не занималось, а все чайки были уже на той сто­роне косы, размещенные вдоль берега и уткнутые в камыши, словно утки. Все казаки были на своих местах, по чайкам, и гребцы сидели у уключин, держа весла наготове.