сайгонский блюз

в ножнах хоронят ножи, но это не для меча —

я их сбросил, как бабочка мёртвый кокон!

Ножны ржавеют, но меч горит на ветру,

на зеркальном лезвии нет коричневых пятен,

тайна жизни моей — узор светящихся рун

на клинке, но мне их смысл непонятен.

Жизнь звенит и сверкает в шальном полёте меча,

манит сладкая смерть в ножен тихую пристань.

Как упоителен этот удар с плеча,

воздух и липкий сон рассёкший со свистом!

Я очерчу магический круг взмахом клинка,

и четыре луча впишу вязью стальною,

и запылают руны, и ляжет судьбы рука

на эфес, и легенда придёт за мною.

2. Ключ

Как я был молод — даже трудно поверить!

ключ носил золотой на золотой цепи,

он мне служил, отворяя сердца и двери,

и обнажая жемчуг под створками скорлупы.

Ночь разливалась, заката гасла полоска,

в башне ждала принцесса, и был ларец потайной

заперт и запечатан печатью алого воска.

Что я знал тогда об этой сказке ночной!

о ключах и ларцах, о музыке их влечений —

я сводил её в туманный термин «люблю»,

но слова заклинаний имеют много значений

(что относится также к волшебному слову «ключ»),

а многозначность всегда чревата потерей

смысла, когда ветвясь и русло дробя,

мысли текут путями древних мистерий,

и не собрать их, и не вобрать в себя,

множество мыслей — истоков ассоциаций,

множество ими рождённых путей и троп —

во все стороны тянутся и готовы порваться

щупальца зверя, чьё имя — Роза Ветров.

…В память стекает время принцесс и башен,

хмель выдувает ветер — ветер нового дня,

огненный лик судьбы встаёт, прекрасен и страшен,

и другой — теневой — невидимый для меня.

Юность моя отстрелялась на всю катушку,

тускло мерцают гильзы, рассыпанные в годах,

свет мой всё ярче, но мрак, что его потушит,

всё сильней сжимает кольцо из чёрного льда,

потому что жизнь уже подошла к излому,

и уже тесна скорлупа изжитой судьбы,

время бросить парус навстречу потоку злому,

время стены мира в стеклянную пыль разбить!

ибо это время

бремени и рожденья,

время взрезать чрево неба наискосок,

разорвать его в победном гимне паденья,

в океан ночной стряхнув алмазный песок.

3. Младенец

Мы, наверное, просто от правильной жизни устали,

кто ушёл за кордон, кто в запой, кто в кураж — с головой,

почему-то над нами тарелки давно не летали

и в углу не высвистывал грустную песнь домовой,

слишком долго любое событье имело причину

и законы упрямо и просто вершили своё,

наши души лечили — как сломанный двигатель чинят,

утешая — пройдёт, всё пройдёт,

всё уйдёт без следа в забытьё…

Как дождинки в окно равнодушно секунды стучатся,

и прозрачное время стекает к земле по стеклу,

и уходит в песок, растворяя несчастье и счастье,

позади оставаясь цепочкой разорванных луж.

Наше время — не время богов и не время героев,

им дадут умереть — как и встарь — но полёт их во тьме

оборвут. Оцинкуют и в мёртвую землю зароют,

и обложат гранитом, и в сердце вобьют монумент.

Как во время чумы мертвецов мы сжигаем, а если

чьи-то мощи нетленны — мы их закатаем в бетон,

мы сжигаем пророков своих, чтоб они не воскресли,

если чудо возможно — то лучше попозже, потом…

Но двухтысячный год уж беременен светлым младенцем,

тяжелеет земля, набухают сосцы бытия,

повивальная бабка — Россия — у чрева стоит с полотенцем,

чтоб принять свою боль и любовь,

свою жертву — на круги своя.

Сборник 2

гормональный рэп

ночь

будет всего одна

время

танцевать на костях

выпьем

друг друга до дна

скурим

в один затяг!

сожми

кулаки на раз-два

качай!

вены вздутые нам

качай!

чем венознее синева

качай!

тем ближе к клапанам!

качай!

рэп под гормонами

бьёт пульс

жутко и весело

в какой

нахуй гармонии?!

лишь шаткое

равновесие

на лезвии

или около

как дым

растает которое

когда

мы выйдем из кокона

вне времени

и истории

забей!

пока ты пьяна

будем

танцевать на костях

выпьем

друг друга до дна

скурим

в один затяг!

* * *

сутки и километры

стылого января

в плясках снега и ветра

вижу недобрый знак

сука с глазами цвета

тёплого янтаря

вновь со мной в откровенных

рваных тревожных снах

я не могу без неё

это пиздец

всё глядит не мигая

течной волчицей

милая дорогая

стерва больная тварь

поздно ходить кругами

поздно лечиться

ненавидя ругаясь

выйдем в мёрзлый январь

я не могу быть с ней

это пиздец

это судьба — вал эмоций жестов событий

это судьба — строить и рушить в хлам

это судьба — разбегаться после соитий

это судьба разбилась напополам

я не могу быть с ней

я не могу без неё

это любовь?

это пиздец

* * *

забываю скверную девочку отпускаю

незабудка нимфетка мой беспощадный морок

вся такая свежая вся такая

и никто не скажет что ей за сорок

я путал её коленку с ручкою передач

а потом нагоняя резко топил педали

чтоб скорей оторваться от мира где-и-когда

в нашем лифте толчками несущем в кущи и дали

где мы пили нектар где мы дышали озоном

разрубали узлы и размыкали звенья

где она была сплошной эрогенной зоной

отзываясь всей кожей за миг до прикосновенья

отпускаю скверную девочку забываю

эта книга давно зачитана мной до корок

а что мозг порвало — ну так с кем не бывает

странно только что этой девчонке уже за сорок

* * *

покидая гавань любую

помнишь ту что неповторима

я не то чтоб ею любуюсь

но дыханье срываю с ритма

будто снова сработал зуммер

отмороженною свирелью

мимолётнейшим из безумий