Сайлес Марнер [= Золото и Любовь., Золотые кудри., Сила Марнер, ткач из Равело]

— Пш! — мистер Мэси был раздражен словами собеседника. — У него еще молоко на губах не обсохло. Он вроде недопеченного пирога, да и в голове у него, кажется, винтика не хватает, раз он позволил этому мерзавцу Данси — давно уж его что-то не видно — обвести себя вокруг пальца и загубить прекрасную лошадь, что славилась на всю округу. Да и за мисс Нэнси он все бегал-бегал, а потом вдруг нет его, ушел, как запах из горячей каши, с позволения сказать. Нет, я не так ухаживал за девушками.

— Но, может быть, мисс Нэнси передумала, а ваша девушка нет, — возразил Бен.

— Я про то и говорю, — многозначительно промолвил мистер Мэси. — Прежде чем чихнуть, я позаботился узнать, скажет ли она «будь здоров», и притом — живо. Я не собирался открывать рот, как собака при виде мухи, и захлопывать его, ничего не проглотив.

— Ну, мне сдается, мисс Нэнси опять подобрела к мистеру Годфри, — сказал Бен. — Нынче он ходит не такой пришибленный. Вот смотрите, танец кончился, и мистер Годфри уводит ее посидеть. Это, ей-богу, похоже на любовь.

Причина, по которой Годфри и Нэнси пришлось уйти из круга танцоров, была вовсе не любовная, как предполагал Бен. Из-за тесноты в танцевальном зале с платьем Нэнси произошла беда: спереди оно было достаточно коротким для того, чтобы видна была ее изящная ножка, но сзади достаточно длинным, чтобы попасть под тяжелый сапог сквайра; шов у талии распоролся, что, разумеется, очень огорчило Нэнси и встревожило Присциллу. Мысли девушки могут быть поглощены любовными сомнениями, но не настолько, чтобы она оставалась нечувствительной к нарушениям порядка. Как только окончилась фигура танца, Нэнси, густо покраснев, сказала Годфри, что должна пойти и посидеть где-нибудь в сторонке, пока к ней не придет Присцилла. Сестры уже шепотом обменялись несколькими словами и многозначительным взглядом. Ни по какой менее существенной причине Нэнси не осталась бы с Годфри с глазу на глаз. Что же касается молодого человека, то он чувствовал себя таким счастливым и пребывал в таком упоении от чудесного, долгого контрданса с Нэнси, что при виде ее смущения осмелел и хотел сразу повести ее, не спросив даже разрешения, в соседнюю маленькую гостиную, где были приготовлены столики для карт.

— О нет, благодарю вас, — холодно сказала Нэнси, как только поняла, куда он ее ведет, — не сюда. Я подожду Присциллу здесь. Простите, что заставила вас прервать танцы и причинила вам беспокойство.

— Ну что вы, вам будет там гораздо удобнее, — сказал находчивый Годфри. — Я оставлю вас одну, пока не придет ваша сестра, — равнодушным тоном добавил он.

Предложение было разумное и соответствовало желанию Нэнси. Почему же у нее мелькнуло чувство легкой обиды, когда мистер Годфри его высказал? Они вошли, и она села в кресло у одного из столиков, приняв самую чопорную и неприступную позу.

— Благодарю вас, сэр, — тотчас сказала она. — Не хочу причинять вам лишнее беспокойство. Сожалею, что у вас оказалась такая неудачная партнерша!

— Очень нехорошо так говорить! — сказал Годфри, становясь возле нее и вовсе не собираясь удалиться. — Значит, вы жалеете, что танцевали со мной?

— О нет, сэр, я совсем не хотела это сказать! — возразила Нэнси. В эту минуту она была невыразимо прелестна. — Когда у джентльмена так много удовольствий, один танец для него ничего не значит.

— Вы знаете, что это неправда. Вы знаете, что один танец с вами значит для меня больше всех других удовольствий на свете.

Давно, давно уже не слышала она от Годфри такого прямого выражения любви, и оно очень смутило ее. Но сознание собственного достоинства и привычка не выказывать своих чувств помогли ей внешне сохранить полное спокойствие и сказать еще более решительно, чем прежде:

— Нет, я, право, этого не знаю, мистер Годфри, и у меня есть веские основания предполагать обратное. Но даже если это правда, я не хочу слышать об этом.

— Неужели вы никогда не простите меня, Нэнси, никогда не станете думать обо мне хорошо? Неужели вы не считаете, что настоящее может искупить прошлое? Даже если бы я исправился и отказался от всего, что вам не нравится?

Годфри смутно сознавал, что эта внезапно представившаяся возможность поговорить с Нэнси наедине увлекает его все дальше и дальше, что слепое чувство отнимает у него власть над своими словами. Нэнси, в свою очередь, испытывала большое волнение при мысли о возможности, на которую намекали слова Годфри, но это же волнение, которое она не в силах была преодолеть, заставило ее собрать все свое самообладание.

— Я была бы рада видеть перемену к лучшему в любом человеке, мистер Годфри, — ответила она чуть дрогнувшим голосом, — но было бы еще лучше, если бы в такой перемене не было надобности.

— Вы очень жестоки, Нэнси, — обиженно возразил Годфри. — Вы могли бы поддержать меня в моем намерении исправиться. Я очень несчастлив, но у вас нет жалости ко мне.

— Ну, знаете ли, безжалостны те, кто дурно поступает, — ответила Нэнси, и глаза ее загорелись помимо воли.