Сайт двойников

Оказывается, она — врач скорой помощи, которая прибыла, чтобы оказать медицинскую помощь одному из сотрудников суда, и уже собиралась покинуть здание, как услышала этот дикий крик матери Сергея. Она осмотрела пострадавшего, послушала, пощупала и объявила о результатах своего осмотра, спокойно укладывая инструменты в свой чемоданчик:

— Ничего страшного, легкие царапины и ссадины, так что волнения можно отменить, — успокоила она Митяеву.

— Его срочно нужно в больницу, мальчик может умереть, вы же видите, какие ужасные раны, нельзя оставлять его здесь, — не успокаивалась Екатерина Константиновна.

— У него действительно такие серьезные ранения? Сильно опасны? — спросил адвокат врача.

— Никаких ран нет. Скорее всего, он потерял сознание от страха и внезапности. Если желаете, можете положить на пару дней в лазарет. А так, жить будет, не сомневайтесь.

Судья Борисов, выслушав диагноз врача и посовещавшись с прокурором и адвокатом, перенес слушание дела на неделю.

— Пусть подлечат ему нервы и тело. А вы, господа, — обратился он к Гречишникову и обвинителю, — за это временя, лучше подготовьтесь к следующему заседанию.

Затем он склонился над Гречишниковым и сердито со злостью прошептал ему на ухо:

— И смотри у меня, Виктор Афанасьевич, не дай бог увижу этого твоего лжесвидетеля за трибуной!

— Да вы что, Анатолий Семенович, да я разве позволю себе фальсификацию, да это вовсе и не я, что вы такое подумали!

— Не чтокай, а делай, как велит совесть, а не гонорар. И не делай из меня дурака. О каком ты здесь оправдании задумал? Рой землю и ищи смягчающие обстоятельства.

Виктор Афанасьевич хотел еще что-то в оправдание сказать, но, взглянув в сверлящие и пронзающие глаза судьи, опустил голову и разумно промолчал, чтобы окончательно не разозлить Борисова. Он понял провал и тот факт, что говорить ему просто нечего.

— Не нужно свидетеля, давайте ему отбой, этому всевидящему Васе, не прошел фокус с его показаниями, — сказал адвокат Митяевой уже при выходе из зала суда.

— Как же так, Виктор Афанасьевич? Что же вы такое говорите, а мальчик мой, с ним-то что будет? Он не может больше в тюрьме находиться, нельзя его оставлять здесь, — залепетала Екатерина Константиновна.

— Вот так и будет сидеть. Раньше думать нужно было о своем мальчике, когда превращали в убийцу. Ладно, будем искать смягчающие вину обстоятельства, чтобы на всю жизнь не заперли за решеткой. Пусть лучше сидит и думает над смыслом жизни.

Екатерина Константиновна, убитая горем и отчаянием, вся потерянная и расстроенная, шла домой, чтобы сообщить мужу и дочери последние новости. А адвокат Гречишников Виктор Афанасьевич в свою контору, чтобы попытаться оправдаться перед собой и подумать теперь над новой линией защиты, уже над тем, как бы этого подлеца и негодяя сделать виновником стечения обстоятельств. А Сергея везли в тюремную больницу, чтобы залечить царапины, оставленные внуком погибших стариков. А так же излечить от страха, от которого он чуть не умер, увидав над головой руку с черной огромной, как ему показалось, железной палкой, принесшей ему боль и смерть.

6

"Усталость от жизни, или хандра"

Родился я давно, прожил уже порядком, успел напиться, надышаться, налюбиться.

Сижу, сверяю прожитую жизнь с остатком, хочу ответа ясного добиться.

Когда успел состариться, не помню, всего лишь три десятка лет прожил.

Наверное, устал от каждодневных будней, а праздники и радости совсем забыл.

Мгновения чудес, минуты наслаждений. А между ними нудные часы.

Иль скука, или боли потрясений, упреки, нравоучений противные басы.

Как быстро радость промелькнет, исчезнет, как долго боль терзает телеса.

Любовь проходит, смерть собой низвергнет, уйдет, и вновь мелькнет ее коса.

И только сон, те восемь часов ночи, как счастье, как сплошная чудо сказка:

Сбываются мечты, и вечный Крым и Сочи, и жизнь в благоухании, с тобой любовь и ласка.

Во сне лечу, не чувствуя пространства, и тело легкое, и дышится легко.

Я радуюсь стабильности и постоянству. Заботы все ужасно далеко.

Глаза открыл, налилось тело весом. Затылком упираешься в отекшую руку.

Вновь уплывает дыма счастия завеса. И понеслась моя судьба на всем скаку.

Какая скука и тоска глухая! Как надоело каждый день одно и то же!

Звенит будильник, дом мой, извещая, что утро, и пора покинуть ложе.

Начистил зубы, выпил чашку кофе. Сказал родным: "До вечера, пока"!

И до противности знакомой идешь тропкой, чтоб на работе ждать вечернего звонка.

Ну, отзвенел, а дальше еще хуже, опять тропа, да лишь в обратном направлении.

Жена ворчит, что я забыл обязанности мужа, а у меня хандра, плохое настроение.

Гореть бы пламенем, смеяться, веселиться. Да жизнь, как зебра, то черно, то бело.

Хандра напала, впору удавиться, но жалко жизни, жалко своего тела.

Конечно, там потише и спокойней, мозги никто не сушит, не долбит.

Да только вот сгниет дотла покойник. А это мне еще совсем претит.

Найти б глухое, тихое болото, где кроме жаб, лягушек никого.

Ох, захандрил сегодня я чего-то. И кроме муки я не вижу ничего.

А на дворе весна звенит, взывает и к жизни, и к любви, к большому счастью.