Калитка захлопнулась, и он ощутил себя в залитом чернильным мраком дворе. Жалобный свет тощего полумесяца не в силах был прорваться сквозь заросли неведомо чего, подступавшие вплотную к забору. Максим замер, вдыхая удивительные запахи. Глаза понемногу привыкали к отсутствию света, и вот уже проявился первый ориентир: едва заметная линия бледных звездочек, пахнущих пьяно и одуряюще…
— Ну, что вы окоченели, юноша? — Старуха стояла прямо перед ним, сливаясь с темнотой; только и можно было различить, что светлое пятно лица, как бы оторвавшегося от остальной плоти и плывущего в ночном воздухе.
— А… я не вижу, куда идти, — пожаловался Максим.
Старуха мрачно фыркнула и сказала:
— Ну, тогда стойте здесь и ждите, пока я свет зажгу.
И он остался стоять рядом со сброшенной на траву сумкой и чемоданом, улегшимся набок.
Он машинально сунул руки в карманы в поисках сигарет — и натолкнулся пальцами левой на подарок Лизы. Граненый шар притаился в мягкой трикотажной глубине, теплый и сонный на ощупь. А сигареты, как лишь теперь вспомнил Максим, были в чемодане. Он сунул их туда в поезде, второпях, узнав от проводника, что ему пора выходить.
Курить хотелось отчаянно.
Он задумчиво повернулся и уставился на чемодан. Открыть его сейчас? А почему бы и нет? Он присел на корточки и принялся возиться с замками. Через минуту сигареты и зажигалка были извлечены на свет… точнее, во тьму… и он встал и с наслаждением закурил. И увидел где-то вдали круглое пятно густого желтого света, полускрытое черными силуэтами листьев.
Старуха приблизилась совершенно бесшумно, словно прилетевшая по воздуху ведьма, и прогудела:
— Теперь видите?
— В общем, скорее да, чем нет, — ответил он, подхватил сумку и с сомнением посмотрел на оставшийся открытым чемодан. Старуха подала совет:
— Да оставьте вы это чудовище здесь, утром разберетесь!
— И правда, — согласился он, небрежно прихлопнул крышку и пошел за старухой, осторожно ставя ноги на утоптанную извилистую тропинку.
Они добрались до трех деревянных ступенек, ведущих к уже распахнутой двери, над которой висела маленькая замызганная лампочка, окруженная желтым ореолом. То, что старуха называла сенями, оказалось скорее длинной крытой верандой, прилепившейся к торцу дома и обладавшей двумя входами — с улицы и со двора. И еще там была дверь, ведущая собственно в дом, и из этой двери лился уже настоящий свет. На запыленные стекла веранды снаружи лезли какие-то резные крупные листья, а изнутри на них в изобилии висели дохлые мухи, запутавшиеся в давным-давно отжившей свой век паутине.
Старуха царственным жестом пригласила Максима войти.
Первым помещением оказалась просторная чистая кухня с двумя окнами. Справа от входа, у окна, стоял широкий крепконогий стол, накрытый яркой скатертью в крупную сине-зеленую клетку… скатерть чрезвычайно походила на шотландский плед (он видел когда-то такие пледы?… откуда ему известно, что они — шотландские?…). Слева, в глубине помещения, громоздилась обширная печь с плитой, а рядом с ней, прямо напротив входа, располагалась дверь, ведущая, надо полагать, в основное внутреннее пространство. Ближе ко входу в левой стене обнаружились еще две двери, и Максим подумал, что в кухне, как ни велика она, нет ни одной приличных размеров стенной плоскости. (Ну и что?…) — Значит, так, — басовито сообщила старуха. — Ваша комната — вот она. — Старуха указала на одну из дверей в левой стене, ту, что была ближе к веранде. — Это — ванная и туалет. — Темный морщинистый палец ткнул во вторую дверь. — Там, — взмах в сторону печи, — мои владения. Прошу не совать носа.
— Как можно! — немного даже обиделся Максим.
— Ну, можно или нельзя, однако многие представители рода человеческого страдают неуемным любопытством. А теперь позвольте спросить, как вас звать-величать.
— Максим.
— А отчество?
— Нет у меня отчества.
— Вы в этом уверены?
— Я вообще ни в чем не уверен. Даже в собственном имени.
— Это интересно, — резюмировала старуха. — Мне нравится.
— А у вас-то имя есть? — спросил он.
— Конечно же, у меня есть имя. И даже отчество. То и другое примитивно до ошеломления. Нина Петровна. Уж лучше бы меня звали Пистимеей Евлампиевной! — воскликнула старуха, явно возмущенная несправедливостью судьбы.
Максим расхохотался, и его вдруг охватило чувство покоя и уверенности, что он попал именно в нужный ему дом.
— Ну что ж, — величественно изрекла старуха, — желаю вам спокойной ночи. Хотя, конечно, от ночи остался лишь маленький огрызок. Однако это неважно. Утром поговорим.
И она скрылась за дверью своих владений.
Глава вторая