Сайт фараона

Максим послушно повернулся спиной к синему танку, успев еще заметить, как мадам Софья Львовна вспрыгнула на колени Елизаветы Второй. Однако он уже твердо решил не только не вмешиваться, но и вообще не думать обо всей этой мистике… лучше он останется на своем уровне бытия, простом и незатейливом… на том уровне, где растут грибы и цветут ромашки, где все просто и понятно, и пахнет листвой, и шуршит под ногами вереск, и где-то впереди, в лесу, чирикают невидимые птицы… и живет фантастическая девочка Лиза… и невероятная старуха Нина Петровна… ох, нет, ну их к черту, эти замаскированные под мелкорослых мужичков высшие умы, подверженные прозрениям.

Он остановился, упершись в какой-то куст и не замечая туч вьющихся вокруг него серебристо-серых мошек. Что там мелькнуло у него в уме насчет уровней бытия? И какую такую смутную ассоциацию вызвала эта короткая мысль?…

Уровни бытия… конкретные, ощутимые… и неуловимо-отдаленные… невидимые простым глазом… абстрактные? Нет, реальные… В коротких всплесках на мгновение проснувшейся памяти он видел экраны… клавиатуру… но решил, что это телевизор и пишущая машинка. Почему он не узнал компьютер?

Он осторожно сел в траву, подогнув под себя ноги, стараясь не делать резких движений, чтобы не взболтать ненароком ровно потекший поток сознания… он видел именно компьютер, он работал на нем… недаром же у него в багаже столько дискет и дисков… и в другой яви, в состоянии беспамятства, он отлично знал, что это за штука такая… а в видениях забывал о нем… все наоборот… наоборот… почему?

Тут должна быть связь. Жесткая и однозначная.

Но как ее выявить?

Так, начнем сначала. Два уровня его личного, персонального бытия. Бытие в беспамятстве — и бытие в кратких вспышках воспоминаний. Своих и чужих. Он не забыл, что в поезде, бодро катящем в безлюдную Сарань, его одолевали картины неведомо чьей жизни. И эта жизнь должна быть перепутана с его собственной, иначе во всем этом не было бы никакого смысла. И именно из той, чужой жизни тянется за ним тень скарабея. Скарабей… Что-то резко и болезненно кольнуло в висок, предостерегая. Он понял: рано. Ладно, отставим скарабея. Но ведь случалось еще и другое… в видениях он преломлял мир сквозь себя, он был кристаллом, он пропускал сквозь свою структуру страдание живого во всех вселенных… а в физической яви он отражал мир зеркально, не улавливая его эмоцией… нет, неправда… он ощущал… ощущал? Или чувствовал? Ощущение и чувство…

Откуда— то из набитой поролоном дали донесся голос Елизаветы Второй:

— Эй, где ты там, безымянный? Поехали!

Он встал и пошел обратно, не глядя под ноги, и тут же влез в теплое вонючее болотце, и взял вправо, чтобы обойти его, а когда выбрался наконец к синему чудищу, ушедшему довольно далеко вперед и вставшему в сосновой тени, то посмотрел на оставшуюся за танком дорогу… колдобины исчезли, как и не бывали вовсе… Плюнув, он молча сел на свое место, рядом с Лизой-дубль. Поехали так поехали.

Глава четвертая

Остаток пути до поворота на Клюквенку прошел в молчании, но мужичонка больше не накрывался армянской кепкой и не дремал, а совсем даже наоборот — неотрывно смотрел влево, в окно, как будто ожидал, что из-за деревьев вот-вот посыплется партизанский отряд, вооруженный автоматами, пулеметами и парочкой базук. Да и Лиза-дубль выглядела напряженной и сосредоточенной, хотя дорога сменила гнев на милость и разгладилась, позволяя синему чудищу мчаться во весь опор. Мадам Софья Львовна перебралась вперед и теперь сидела между Максимом и Елизаветой Второй, внимательно глядя в лобовое стекло и заметно мешая управлять танком, однако Лиза-дубль даже не шикнула на чернохвостую оригиналку. Максим пытался вернуться к размышлениям о разнице между ощущением и чувством (чувствую холод — ощущаю тепло, чувствую радость — ощущаю печаль, одно и то же или нет?), чтобы понять наконец, чем он обладает в новой жизни, а что потерял в забытом прошлом, — но ничего не получалось. Его вдруг охватила тревога, причина которой не поддавалась выявлению и определению, как он ни старался. Но тем не менее ему казалось, что причина эта — где-то неподалеку, и что синее чудище все приближается и приближается к ней… но ведь они ехали в самую обыкновенную российскую деревню?

Лес наконец снова оборвался, дорога выскочила на простор. Справа и слева что-то росло стройными рядами, из чего Максим вывел заключение, что это — не сорняки. Плоскость полей по обе стороны чуть задиралась вверх, и там, на приподнятых горизонтах, развалились вальяжно и бессмысленно толстые ватные облака, похожие на сытых глупых овец, дремлющих на зеленом пастбище. Вскоре дорога раздвоилась рогаткой. Елизавета Вторая остановила синее чудище перед полосатым пограничным столбом, намертво врытым в сочную черную землю. К столбу толстым ржавым гвоздем был приколочен небольшой обломок фанерки со стрелкой, указующей вправо, и едва заметной надписью, сделанной когда-то химическим карандашом: «Дер. Клюквенка — 1 км».

Елизавета Вторая негромко сказала, не оборачиваясь к мужичонке: