Сахалин

 Вот Дудкин Трофим, шестьдесят семь лет от роду, сорок один год на каторге. Еще из военных поселенцев Херсонской губернии. Был осужден на пятнадцать лет каторги за грабеж и убийство. Пришел на Кару, не выдержал, бежал; поймали, прибавили еще пятнадцать лет каторги. Еще бежал, еще пятнадцать лет прибавили. Шесть раз бегал - каторга без срока.

 - Да она, все одно, бессрочна была. Сорок пять годов, - нешто тут срок есть?

 Вот совсем развалина, Матвей Кирдейко, виленский мещанин, восемьдесят три года. На каторгу пришел еще в 1858 году. Осужден был на двенадцать лет за убийство и грабеж. Затем через два-три года бежал с Кары, получил "прибавку срока", еще бежал, еще прибавка. В конце концов, без срока.

 - А много ль раз бегал-то, дедушка?

 - Разов пять, а может, и больше. Нешто теперь вспомнишь? Забыл я уже все. Из откеда я, и из каких. Знаю только, что бессрочный.

 Вот Вральцев, семидесятилетний старик, из крестьян, Саратовской губернии. Пришел на каторгу на пятнадцать лет, а отбыл уже тридцать и еще должен отбывать без срока. Тоже за побеги.

 - Мяли больно шибко, я и бегал! - говорил он. - Теперича мять будет, в богадельню бросили. Да и мять-то больше нечего. Мят, мят, да и брошен.

 И такова история всех. Осужден сравнительно на недолгий срок, но бежал и "пошли плюсы". При входе в "номер" тюрьмы на Сахалине не редкость встретить на табличке арестантов:

 - Такой-то 6 л. + 10 + 15 + 15 + 20...

 Есть каторжники, которым "сроку" более 90 лет, и которые "первоначально" были осуждены на шесть, на восемь лет, то есть за сравнительно не тягчайшие преступления. Мы тут очень точно отмериваем: 6, 7, 8 лет каторги. А там, среди невыносимых условий, люди бегут от ужаса и из краткосрочных каторжан превращаются в бессрочных. Такова история всех почти долгосрочных сахалинских каторжан.

 Безногие, безрукие, калеки - это живая новейшая история каторги. История тяжелых, непосильных работ и наказаний.

 Вот этот отморозил себе обе ноги в тайге, во время бегов, и ему их отняли. Этот таким же образом лишился рук.

 - Как же так? Зимой в тайге?

 - Ваше высокоблагородие, в тюрьмах житья не было.

 Что там ни говори о "страсти" каторжан к побегам, но хороша должна быть жизнь, если люди бегут от нее зимою в тайгу.

 Масса "поморозившихся" на работах, на вытаске бревен из тайги.

 - Одежду нашу знаете. Какая это одежда? Нешто она греет? Пошлют из тайги бревна таскать, и морозишься.

 А потом - отнятые руки и ноги.

 Много, наконец, нарочно себя изувечивших.

 - Это у тебя что? Тоже отняли, поморозил ногу?

 - Нет, это я сам. Валили дерево, я ногу и подставил. Раздробило, и отняли.

 Или:

 - Сам себе я руку. Положил праву руку на пенек, а левой топором как дерну - и отрубил.

 - Да зачем? С чего?

 - От уроков да от наказаний.

 Господа сахалинские служащие объясняют это "ленью" каторжан. Но вряд ли от одной лени люди будут отрубать себе руки и нарочно ломать ноги. Кроме каторги, нигде о такой лени никто не слыхивал.

 - Дадут урок не по силам, не выполнил - драть и, в наказанье, хлеба уменьшат. Назавтра еще пуще бессилеешь, опять драть да хлеба уменьшать. Приходишь совсем в слабость. Никогда урока не выполняешь. Дерут, дерут голодного-то. В отчаяние придешь, либо ногу под тележку али под дерево, либо руку прочь.

 Вот где писать историю телесных наказаний на каторге.

 - Меня смотритель Л. на самый Светлый праздник драл, в ночь, под утро, когда разговляться надоть было. "Вот, - говорит, - тебе и разговенье". Там "Христос воскрес" поют, а меня на кобыле порют.

 Что ж удивительного, что люди, как все священники на Сахалине жалуются, "отстают от религии"?

 - Мне тридцать пять розог цельный день давали!

 - Как так?

 - А так. Драли в канцелярии. Смотритель сидит и делами занимается. А я на кобыле лежу и палач при мне. Смотритель попишет, попишет, скажет: "Дай!" Розга. Потом опять писать примется. Обедать домой уходил, а я все лежал. Так цельный день и прошел.

 Смотритель К., производивший эту экзекуцию, сам говорит, что это так:

 - Это моя система. А то что: отодрался, да и к стороне. Это их не берет. Нет, а ты целый день полежи, помучайся!

 Разве не истязание? В каком законе определено что-нибудь подобное?

 - Меня так взодрали, два месяца потом на карачках, на коленках, на локтях, стоял, лечь не мог. Цельный месяц после порки все из себя заносы вытаскивал. Гнил.

 - Я и посейчас гнию!

 И действительно гниют.

 Такие наказания были в Александровской тюрьме, когда в соседней камере драли, один арестант под нары залез и там себе от страха горло перерезал. Обезумел человек. Так страшно было.

 И это тоже факт.

 А старики, слушая эти рассказы более молодого каторжного поколения, только усмехаются.

 - Это еще что! Какая каторга! Вот на Каре в разгильдеевские времена было, вот это драли. Мясо клочьями летело.

 И они показывают страшные шрамы действительно от вырванных кусков мяса.

 - А это что за каторга!

 И древние старики рассказывают о страшных церемониях "посвящения в каторжные", практиковавшегося встарь.