Сахалин

 И "кочевряжатся" же зато "игроки", пока они в силе. И "измываются" же над товарищами. Каких только диких форм издевательства не приходит им в голову. Был у меня в одной из тюрем знакомый "игрок", за которым я охотился, как за интересным типом. Бедняга "попал в полосу", ему не везло. "Игроки" всегда франты, а тут с него даже лоск сошел. Ходит злой, раздражительный, вечно хмурый. С себя уж даже проигрывать начал, - часы серебряные продул, предмет величайшей гордости. Плохо!

 - Что, брат, в "жиганы" попадаешь?

 - К тому идет!

 Только прихожу как-то в тюрьму, - батюшка, да это он ли? Не узнал даже сразу. Развалился на нарах, покрикивает. "Поддувала" еле-еле все его капризы исполнять успевает.

 - Что, - кричит, - Матвей Николаевич сегодня обедать будет?

 "Поддувала" подносит обычную лаханочку с баландой.

 "Матвей Николаевич" приподнялся, поглядел и в лаханочку плюнул.

 - Собак этим кормить. Кому, дура, подал? Станет Матвей Николаевич это есть? Дальше что есть?

 "Поддувала" положил на нары нарезанный черный хлеб.

 - Чайку, Матвей Николаевич, пожалуйте!

 "Матвей Николаевич" сшиб хлеб ногой с нар.

 - Нешто это Матвей Николаевич еда? Учить вас, дураков, некому! Станет Матвей Николаевич дураковскую пищу есть? Подавай колбасу!

 "Поддувала" подал копченую колбасу и белый хлеб.

 - То-то!

 "Поддувала", подбирая с пола куски черного хлеба, только улыбнулся в мою сторону.

 - Забавники, мол!

 А кругом сидят голодные люди.

 - Ты чего ж ему, - спрашиваю потом "поддувалу", - баланду подаешь, чтобы плевал, да хлеб, чтоб по полу валял! Знаешь, что он при деньгах кочевряжится и кроме своего ничего не ест. И подавал бы ему сразу колбасу с белым хлебом.

 - Нешто можно? - даже испугался поддувала. - Не приведи Господи. "Ты это что же? - сейчас спросит. - Кто я такой есть? Арестант я, иль уж нет?" - Арестант мол. - "А если я арестант, почему ж ты мне арестантской пищи не подаешь? А? Может, я не погнушаюсь, есть буду? Почему ты, такой-сякой, знать можешь, что Матвей Николаевич, человек сильный, на уме содержит? Колбасу подавать, такой-сякой! Мое добро не беречь, - может, я казенным пропитаюсь, а ты мое добро травить хочешь!" И пойдет! На целый час волынку затрет! Ну, и подаешь ему пайку с баландой. Для порядка. Ему ведь что, - ему только чтоб власть свою показать! Порядок известный! Выиграл!

 А то в другой раз послали как-то одного "игрока" в тайгу на работу. Отвертеться никак не удалось. Так он на товарище-"жигане" с полверсты верхом поехал. Нанял и поехал.

 - У меня, - говорит, - ноги болят.

Жиганы

 Беда, однако, когда такой "игрок" продуется в конец и превратится в "жигана". "Жиганом" на каторге вообще называется всякий бедный, ничего не имеющий человек, но, в частности, этим именем зовут проигравшихся в пух и прах "игроков".

 Вот когда каторга "наверстает свое". И нет тогда меры, нет конца издевательствам над человеком, лишившимся всех своих друзей, поклонников, защитников, прихлебателей и покорнейших слуг. Каторга не знает пощады и не имеет жалости.

 Когда "жиган" продул уж все: деньги, одежду, свой труд за год вперед, пайку хлеба за несколько месяцев вперед, - с ним играют или на место на нарах, или на баланду. Ни то ни другое не нужно ровно никому, - играют просто для унижения.

 - Черт с тобой, промечу тебе, псу. Аль-бо три копейки, аль-бо три дня на полу спать будешь!

 Или:

 - Аль-бо трешница (3 коп.) твоя, аль-бо с голоду дохни, неделю без баланды, не пимши, не жрамши, сиди.

 Захожу как-то в тюрьму перед вечером, когда все уже улеглись. Смотрю, - один арестант в проходе около нар на полу лежит. Увидя меня, вскочил, полез на нары. Сосед не пускает.

 - Стой! Куда лезешь? Нет, ты на полу лежи!

 - Черт! Дьявол! Видишь, барин!

 - Нет, ты и при барине лежи. Пусть барин видит, какая такая ты тварь есть на свете. Лежи!

 Арестант стал около нар.

 - Нет, ты ложись! - послышалось среди смеха со всех сторон. - Неча вставать. Барин сказал, что ничего, при нем можно лежать! Ты и лежи, как лежал.

 - Место проиграл, что ли? - спрашиваю.

 - Так точно, продул, пес, а теперь и моркотно.

 - Во сколько место шло?

 - Шло в трешнице, да я и целкового не возьму.

 - Получай три!

 - Вот, уж это зачем же! Мне своя амбиция дороже трех целковых ваших стоит.

 Видимо, выигравший "уперся": ничего в таких случаях с арестантом не поделаешь.

 - Проиграл - и плати. Валяйся на полу. На то игра! А не хочешь платить, - встряска!

 За неуплату тюрьма "накрывает темную", то есть бьет без пощады, причем бьют решительно все, и те, кто в игре не был заинтересован.

 - Это уж верно! Это так! - послышалось кругом. - Порядок известный! Встряска!

 - Ложись, что ль, дьявол!

 И "жиган", под хохот всей тюрьмы, лег на пол, на котором было чуть не на вершок липкой, жидкой грязи.

 Тюрьме скучно, - она и рада маленькому развлечению.

 А ведь этот "жиган" пришел в тюрьму за то, что задушил из ревности свою жену. В его душе когда-то носились бури. Он чувствовал и любовь, и ревность, и горькую обиду. Как вам нравится "Отелло" в такой обстановке!..