Сахар на дне

— Ты серьёзно? — вытираю выступившие слёзы обмотанной эластичным бинтом кистью. — Антон, ты серьёзно предлагаешь мне лечь под своего водителя?

— Твоя вендетта состоится после боя, Лекс. Подумай, ты ничего не теряешь. Даже не так — у тебя нет выбора, потому что иначе боя не будет. И клуб останется при мне. Борис получит хорошие деньги за верную службу и билет на самолёт туда, где ты его не достанешь. А всему залу придётся объявить, что ты отказался от боя.

Раз.

Два.

Три.

Дорогой пиджак Ермолаенко впечатывается в побеленную стену раздевалки. Я стараюсь сдерживаться. Очень стараюсь.

— Ты охуел, Антон? — спрашиваю как можно спокойнее.

— Не кипятись, — Ермолай с силой отталкивает меня. — Подумай.

Идёт к выходу, прихватив папку с документами обратно. Всё внутри меня кричит, что нужно вытряхнуть это говно из дизайнерского пиджачка и хорошенько разукрасить. Но я слишком далеко зашёл, чтобы слиться. Нет уж. С волками по волчьи. Если его слово ничего не значит, то и моё пусть останется ложью. Может, стоит пальцы скрестить за спиной, как в детстве? Я тоже умею играть грязно, Антошка.

— Бой будет.

Антон разворачивается с победной улыбкой.

— Рад слышать, Алёша.

Придурок и правда настолько верит в моё честное слово?

Глубоко вдыхаю, глядя на заполненные до отказа ряды. Большинство из присутствующих шакалы. И далеко не бедные. На том конце зала показывается лысая голова моего противника, одетого в одни только шорты. Мерзкая рожа, тупые водянистые глаза. Отвратная грязная свинья.

— Главное, не давай ему подняться, Лёха, — негромко говорит Сева. — Он боксёр, и на полу не так изворотлив.

У Севы в руках пиликает мой телефон.

— Покажи, — скашиваю глаза.

Сообщение от Ермолая.

"Ты же не думал, что я настолько наивный, Алёшка?"

А сразу за ним ещё одно:

"Смотри, у твоей Снежинки новый пациент"

И фото. На нём Яна, а возле неё мужик, которого я видел в охране Ермолая. Она что-то пишет, и явно не видит, что её фотографируют.

Яд ненависти впрыскивается в кровь и разъедает сосуды. Сукин сын. Чёртов сукин сын.

44

Сегодня был просто сумасшедший день. У одного военного развился психоз после того, как у него на глазах два месяца назад разорвало на учениях двоих лучших друзей. Да, такое бывает в мирное время. Слишком уж опасна эта профессия. И парень потерялся окончательно, когда вчера ему позвонили с номера погибшего друга, чья сестра хотела забрать какие-то вещи. И вот уже почти двадцать часов находится в стадии жутчайшего обострения. Печальная картина.

Потом у нас было совещание. Снова изменения в ведении документации. И хоть введены они локальным актом от сегодняшнего числа, но переделать все истории нужно за весь последний месяц. Идиотизм да и только.

А час назад, когда уже основной рабочий день окончился, а остались только дежурные, заведующий отделением привёл ко мне пациента. Сказал, что по просьбе начмеда. У него вроде как тянет шею и отдаёт под правую лопатку болью, а я как невролог должна его осмотреть и назначить лечение.

Мужчина представляется Владом и снимает куртку. Жуткий тип какой-то. Но раз по просьбе начмеда, так деваться некуда. В конце концов, я врач, и каким бы ни был человек, что за эмоции не вызывал во мне, я обязана оказывать ему помощь.

— Как давно вас беспокоят неприятные ощущения?

— Дней десять.

— Сами предпринимали какое-то лечение?

— В смысле?

— Ну, использовали обезболивающие или противовоспалительные гели или мази, может принимали таблетки.

Мужчина пожимает плечами, жест слишком уж непринуждённый как для того, у кого предположительно ущемлён нерв. Но, возможно, он и вправду принял обезболивающее.

— Расстегните воротник и сядьте на стуле ровно.

Создаётся впечатление, что мужчина выполняет всё это нехотя. Может, жёнушка заботливая заставила доктору показаться. Некоторые бравые парни считают, что к врачу следует обращаться едва ли уже не при смерти.

Я закатываю рукава и тру ладони друг о друга, разогревая их. Едва только собираюсь приступить к осмотру, как в ординаторскую заглядывает дежурная санитарка.

— Яна Николаевна, вас к телефону. Родственники больного из третьей палаты из терапии. Говорят, это срочно.

— Сейчас приду. Извините, — обращаюсь к мужчине. — Я на пару минут выйду, а потом вернусь и мы продолжим.

Тот кивает, а я спешно покидаю кабинет. Что же такого могло случиться? В третьей палате лежит парень, что восстанавливается после операции на жёлчном пузыре. Что могло случиться, что в пятницу под вечер срочно звонят. Да не ему на сотовый, а требуют дежурного врача. Может, он пожаловался своим родным на плохой уход? Только ещё подобных разборок мне не хватало.

— Дежурный врач Фомина Яна Николаевна, слушаю, — стараюсь говорить профессионально, но дружелюбно.

— Привет, конфетка, — произносит презрительно смутно знакомый женский голос. — Это Ряполова. Помнишь такую?

— Помню. Что тебе нужно? — удивляюсь, ощущая неприятный холодок, ползущий по спине. Отвечаю сдержано, стараясь говорить негромко.