Сахар на дне

Я чувствую, как сердце отбивает чёткий громкий ритм. Он смотрел так, будто знает меня. Может, кто-то из преподавателей академии? Нет, я бы слышала его имя. А может это и не имя вовсе?

Тогда почему его взгляд показался таким знакомым? И шрам…

Ноги сами несут меня на пост медсестры.

— Люба, как зовут этого врача?

— Ты про этого гениального красавчика? — Люба, покраснев, заправляет прядь волос за ухо. — Яна Николаевна, это же Фома. Его в городе все знают.

— Конкретнее, Люба, — начинаю терять терпение. Неужели незаметно, что мне сейчас не до праздной болтовни?

Люба отвечает, и я на ватных ногах возвращаюсь обратно к дверям операционной.

— Яна, зачем ты к ней ходила? Может, тебе что-то нужно? — Роман смотрит внимательно.

— Я хотела узнать, кто этот врач.

— И?

— Его зовут Фомин Николай Александрович.

— Это что-то должно значить? — парень смотрит непонимающе.

— Ром, это мой отец.

48

В задымлении следует двигаться на блики света или на звук. Пригнуться как можно ниже, закрыть рот и нос влажной тканью. Вот и я следую инструкции — низко пригнувшись, иду на звук, который становится всё громче. Звук прерывистый и размеренный, его скорее можно охарактеризовать как писк.

Видимо, меня снова отнесло взрывной волной, и я приложился головой, потому что не могу сориентироваться, что за операция и какой результат. Только бы выйти из тумана, а там уже посмотрим по местности.

Звук становится громче, начинает частить, отвратно пищит в ушах. Сгибаюсь пополам, сжав голову, потому что мерзкое пиликанье взрывает мозг. Вдруг лёгкие разворачиваются от избытка воздуха, а яркий свет вмиг ослепляет. Моргаю и дышу. Дышу и моргаю. Ориентации — ноль. Взаимодействия с субъектами — ноль. Я один. И я… в постели. На больничной койке. Снова.

Недавние события проносятся в мозгу скоростным фильмом: хруст сломанной руки ублюдка и его лицо, впитавшее причину, взгляд Ермолая, когда перчатка прилетела в его рожу, гулкая тишина в зале, пока лицо Антошки превращается в месиво, тонкие колени Снежинки, дрожащие под моими ладонями, когда я их развожу, сносящая нахрен все эмоции волна наслаждения… а потом пожар в виске и тьма. Такая густая и вязкая, что ни проглядеть. И этот жуткий сизый то ли дым, то ли туман. Сколько я блуждал в нём? Часы? Дни? По ощущениям — годы.

Шевелю пальцами рук и ног — работают. Белый потолок над головой — значит вижу. Писк аппаратуры, который и оглушил меня — слух функционирует. Первая проверка функциональности прошла успешно. Значит, я не лишился возможности жить полноценно. Я же не дебил, понимаю, что в моей башке что-то сломалось, то, что повредилось ещё во время взрыва. И хуже всего было бы остаться прикованным к постели. Нет уж, лучше сдохнуть.

Горло саднит от сухости. Дико хочется пить. Ещё моё счастье, что нет этих жутких трубок в трахее. Вдруг замечаю какую-то возню в палате. Поворачиваю голову. Маленькая белокурая девочка сидит за небольшим столиком и рисует, мурлыкая себе под нос какую-то детскую песенку. Такая необычная и смутно знакомая, но ведь раньше я её никогда не видел. Я вообще очень нечасто пересекаюсь с детьми.

Светлые вьющиеся волосы присобраны на затылке, а снизу кудри разбросаны по плечам. Розовая заколка, такой же розовый свитер.

— Ты кто, принцесса? — спрашиваю жутким скрипучим голосом.

Малявка замирает, а потом поднимает на меня свои огромные голубые глаза, и я задыхаюсь от их глубины. Меня пронзает их нежность, странно сплетённая с недюжей силой. Внутри зарождается непонятная эмоция, закручивающая болезненный вихрь внутри.

Девочка бросает фломастер, отодвигается от стола и довольно уверенно подходит ко мне. Словно мы знакомы всю жизнь.

— Я Алиса. Наконец-то ты проснулся, — она смотрит серьёзно. Дети так не должны смотреть. — Ты спал очень долго, папа.

***

Я чувствую, как реальность вспарывает кожу, заливаясь кипятком в сосуды. Этого не может быть. Не может. Этого не должно было быть!

Нет, я не о маленьком ангеле, я о том времени, что потерял. Снова оставил её одну, бросил в темноте боли и отчаяния, заставив пройти все круги ада. Она сказала, что любит меня, а я впал в кому на… сколько? Четыре? Пять лет?

— Скоро обед, и мама придёт. Она всегда приходит сюда пить кофе в обед.

Я обезвожен. Так откуда же эта странная влага в глазах? Как в детстве. В последний раз я чувствовал эту выжигающую соль, когда мама, улыбнувшись очень нежно и грустно, села в автомобиль отца, который захлопнул за ней дверь. Больше дома она не жила. Иногда мы привозили её на праздники, если состояние было стабильным, но случалось это с каждым годом всё реже.

И вот снова с глазами что-то не то. И дышать трудно. Но это же не должно удивлять, если я столько времени провёл в коме?

— А ты часто здесь бываешь? — спрашиваю девочку.

Она пожимает плечами и уверенно умащивается возле меня на постели.