Сахара и Сахель

Два здоровенных парня в лохмотьях, истощенные и на вид совсем одичавшие, — как я подумал, единственные жители этого селения — подошли посмотреть, как мы устанавливаем палатки, потом уселись на корточки на плоской скале, похожей на дольмен[39], в ста шагах от нас и внимательно наблюдали за нами. Почти все деревья в садиках абрикосовые; я заметил еще, проезжая верхом вдоль низкой стены, смоковницу, красивый гранатовый куст и несколько лоз карабкающегося вверх винограда, но ни одной пальмы. Я надеялся встретить тут пальму, обозначенную на карте в нескольких лье от Лагуата. Наверное, увижу ее в Сиди-Маклуф.

К счастью, несколько арыков, прорытых вокруг садиков, доставляли нам прямо к палаткам прекрасную воду, приятную на вкус и не слишком теплую, что принесло нам большое облегчение.

В это время подул самый горячий и жестокий ветер. Он чуть не опрокинул мою палатку. Бакир и его спутники были погребены на несколько минут под своей и, кажется, даже решили не ставить ее больше. Нам пришлось удвоить число веревок и укрепить колья. Благодаря невысоким стенам ограды, давшей нам укрытие, мы все же смогли разжечь костер и приготовить ужин. Я пишу, а мои руки ощущают тепло очага. Уже почти совсем стемнело, хотя нет и шести часов. Наши лошади стоят неподвижно, с опущенными головами, повернувшись крупом к ветру. Верблюды отказались от корма: едва освободившись от груза, они улеглись тесной группой, прижавшись брюхом к земле и вытянув шею на песке.

Иногда в воздухе появляются просветы, тогда я различаю между двумя горами с обрубленными вершинами, правая из которых почти совсем скрыта и находится, вероятно, в пятнадцати-восемнадцати лье, неуловимую линию горизонта. Она увлекает меня в мечты. Неужели мы скоро будем в пустыне?

Хамра, ночь того же дня

Ветер не стихает, жара ничуть не спала. Минуту назад, в семь часов, светлое небо быстро потемнело. Спустилась ночь. Ни одной звезды. Полная темнота. Лишь можно различить двух белых лошадей, привязанных в шести шагах от палатки. Все огни и почти все костры погасли. Только что донесся вой шакалов, сбившихся в стаю вблизи бивуака, я даже вышел в нелепой надежде подстрелить их. Никто не спит, но так тихо, что я не слышу никаких звуков, кроме шуршания ветра в складках палаток и в листве садовых деревьев.

2 июня 1853 года, привал, десять часов утра

Утром стало намного тише; на улыбающемся небе появилось солнце. Дул легкий ветерок; мы по-прежнему продвигались по равнине, поросшей альфой, и остановились у русла реки, на этот раз совершенно высохшей. Предвидя, что здесь не найдем ни капли воды, мы наполнили бурдюки еще в Хамре. Сейчас десять часов, и сирокко принимается дуть с теми же, что вчера, может быть, даже более угрожающими симптомами. Он очень неприятен и осыпает нас песком. Завтракаем, лежа на животе под еще не зацветшими олеандрами. Хлеб, к которому мы имеем возможность добавить луковицу (единственную свежую пищу, добытую в Хамре), так зачерствел за десять дней путешествия по Теллю, что его приходится размачивать в воде. Мы не можем развести огонь и вынуждены обойтись без кофе. К тому же всем не терпится скорее добраться до караван-сарая Сиди-Маклуфа, поэтому лошади остались взнузданными, а верблюды избавились лишь от двух полных бурдюков и двинулись дальше. Отвага погонщиков верблюдов восхищает. Какие необыкновенные люди. На первый взгляд самые ленивые на земле по своей природе, но, когда необходимо, они лучше всех переносят усталость; пристрастные к обильной пище, они легко обходятся без еды, будто совсем в ней не нуждаются. Погонщики идут ровным широким шагом благодаря эластичности коленных суставов, присущей прекрасным ходокам; когда верблюды переходят на рысь, бегут рядом с ними, и если садятся на верблюда, то лишь на две-три минуты; скуку длинных переходов они убаюкивают однообразной, протяжной песней вполголоса; редко можно увидеть, чтобы они тащились с усталым видом, еще реже — застать их за едой. Иногда на ходу некоторые вынимают горсточку муки из жареных зерен (руина), запас которой держат в мешке из дубленой козьей шкуры (мезуэд) или в грязном капюшоне своего бурнуса, смешивают ее с водой в ладони и скатывают в шарики — эта горсточка муки, смоченная водой, обычно заменяет им обед.