Сахара и Сахель

Несмотря на то что мы находились за чертой города, жара была нестерпимой; мы были без курток и с непокрытыми головами, не опасаясь сухого, как земля, воздуха. Мы с трудом выбрались из песков и дальше шли под руку — привычка, выработанная у меня прогулками по парижским бульварам, которой лейтенант уступил из вежливости. Неподвижна листва садов, тянущихся справа от нас. На горной дороге, вьющейся слева над вытянутой гладкой дюной, тишина; мы шли, утопая в песке, как в снегу, не слыша собственных шагов.

Постепенно почва стала твердой, сады остались за спиной; мы смело пересекли русло Уэд-Мзи, и, пробираясь по сыпучим пескам другого берега, я увидел в полусотне шагов скалу странной формы, заселенную собаками.

Я тебе говорил, что в день осады собаки ушли из города. С тех пор их не удалось ни вернуть, ни изгнать из страны. Пока они находили пищу вокруг поля битвы и на кладбищах, все было спокойно; теперь эти одичавшие твари могут, подобно волкам зимой, напасть на прохожего.

Они живут в скалах на севере и на востоке, в особенности за дюнами, на холмах с торчащими во все стороны уродливыми пластами черной, как уголь, слоистой породы.

Издалека видно, как они бродят по вершинам скал, снуют по гребням желтого песка, спускаются к близлежащим садам или карабкаются вверх, словно люди, возвращаясь домой. Почти всегда они выставляют нескольких часовых перед холмом в сухом русле Уэд-Мзи. С того места, где я часто восседаю, я вижу собак; они сидят, навострив уши и наблюдая за пустынными подступами к своей цитадели. Иногда оттуда доносится шум ужасной борьбы, взлетают тучи песка, мелькают буро-красные точки на черной скале; псы выбираются из всех щелей, и даже часовые устремляются в гущу сородичей, чтобы вмещаться в сражение. Ночью они бродят в окрестностях города, обходя дозором сады, охотясь в загонах, выкапывая то, что удается найти, а с наступлением темноты и до утра свора оглашает окрестности лаем, который с удивлением слышат в городе.

— Они охотятся, — сказал лейтенант, — слышите, они совершают обход у Баб-эш-Шет.

Действительно, до нас долетело через оазис далекое ворчание: свора была уже в полулье от своего убежища. Мы заметили двух-трех отставших собак, припустившихся бежать со всех ног при нашем приближении, издавая не более шума, чем шакалы.

— В любом случае, — продолжал лейтенант, — я гарантирую вам безопасность.

И он показал мне огромную сучковатую палку, отполированную, зеленоватую, подобранную я не знаю где, но, наверное, очень давно. С ней он никогда не расстается, разве что надевая мундир.

Мы продолжали восхождение. Добравшись до половины подъема, между песком и скалами, и поколебавшись, мы выбрали каменное сиденье, найдя песок слишком горячим, и уселись, сожалея, что здесь нельзя прилечь.

На этой высоте, казалось, мы были окружены песками. Оазис чернел в нескольких сотнях метров от нас, за ним выделялась сероватая линия, в которую слились город и холмы, выше — небо того же цвета со сверкающими звездами. Ночь была такой спокойной, что отчетливо слышалось кваканье лягушек в болоте Рас-аль-Уйюн. Лай собак стихал, удаляясь.

— В добрый час, — сказал лейтенант, — вот кто время от времени будет заменять нам развлечения кабачка.

Лейтенант Н. — смелый и добрый человек. У него ясный, четкий и суровый ум офицера; он почти лишен сентиментальности, а в сущности, что бы он сам ни говорил, очень чувствителен, ему скорее присуща сознательная дисциплина, чем беспрекословное подчинение; с ним равно приятно разговаривать, когда он слушает, и молчать, когда он говорит. В тот вечер он продолжал длинную историю, десять раз прерывавшуюся и столько же раз возобновлявшуюся в течение месяца, которая рано или поздно закончится, я надеюсь, искренним признанием.

Вдруг он коснулся моего плеча:

— Не двигайтесь, там что-то подозрительное.

Офицер поднялся, оставил мне свою куртку, взял палку и быстро сделал несколько шагов вперед.

Тут я увидел неожиданно возникшую фигуру человека в белом, несущего на голове предмет, похожий на большой булыжник.

Лейтенант остановился, и почти мгновенно я услышал спокойный окрик:

— Кто здесь?

— Это я, лейтенант, — ответил тоже по-арабски голос, который я сразу узнал.

Через несколько минут лейтенант вернулся:

— Это Тахар, бедняга вообразил, что нашел своего сына, потому что среди человеческих останков подобрал лохмотья и поясной ремень, которые показались ему знакомыми. Он похоронил всех вместе в песке и время от времени возвращается сюда, чтобы проверить, не разрыли ли собаки могилу. Пусть занимается своим делом, а мы пойдем дальше, чтобы не мешать старику.

— Кстати, — неожиданно возобновил разговор лейтенант, — одноглазый, вероятно, помогал укрывать племянника. Он еще более скрытен, чем я думал.

На следующий день я увидел стража вод на обычном месте с песочными часами на коленях и пропущенной между пальцами веревочкой с узелками.

Июль 1853 года