Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Но горьковская семилетняя без месяца изолированность с января 1980 по конец декабря 1986 года – она навсегда сохранилась. Как сохранилось в памяти, что в каждый мой приезд в Москву (они были возможны до апреля 1984 года – до моего задержания в Горьком и суда) среди тех, кто встречал или провожал меня, помогал с почтой, покупками еды и книг и регулярно писал письма Андрею, всегда был ты, Боря. И мне во время этих “блоковских” чаепитий всегда хотелось, но я почему-то не решилась, поблагодарить Льва Владимировича за тебя. И эта моя записка – не воспоминания. Это благодарность! Благодарность за то, что ты один из тех, кто в то время житейски как бы буднично был с нами, также как Литинские-Кага-новы, Галя Евтушенко, Копелевы-Грабари, Бэла Коваль, Юра Шиха-нович, Наташа Гессе, Маша Подъяпольская, трагически рано ушедший из жизни Андрей Малишевский, Шинберги. И внешне вроде в поведении вас всех нет ничего, о чем стоит говорить, – повседневность. Но в той нашей жизни такая “повседневность”, это особые черты души и нравственности. Есть такой с советских времен словесный штамп “солдаты невидимого фронта”. Вы и были такими солдатами. С риском для себя, для своей семьи. С нами. За нас. Были тем воздухом (не нарочно, но опять получается по Блоку), тем воздухом, которым можно было дышать. И который я при каждом возвращении в Горький, в Щербинки привозила Андрею».

Сахаров:

«16 августа я отправился по повестке к Малярову, заместителю Генерального прокурора СССР, в Прокуратуру СССР (Пушкинская, 15; мне потом придется еще два раза оказаться в этом здании). Я поехал на академической машине; Люся сопровождала меня и, волнуясь, ждала, пока я разговаривал. Когда я вышел, живой и здоровый, не арестованный, она попросила меня ничего ей не говорить, а приехав домой, сразу, по памяти, записать весь разговор. Это был хороший совет. Моя запись была опубликована в “Нью-Йорк таймс” (с иллюстрацией, изображающей рубку голов) и, по-видимому, в некоторых других зарубежных изданиях. Я решил также сделать в ответ на предъявленные мне обвинения большую пресс-конференцию; одной из ее целей было показать, что я не собираюсь ничего менять в своих действиях, которые считаю правильными и нужными, – в том числе буду продолжать встречаться с иностранными корреспондентами: Маляров пытался запугать меня, что это может якобы рассматриваться как нарушение принципов сохранения государственной тайны. Я хотел также продолжить ту линию, которую я начал в интервью Стенхольму, – освещение общих вопросов и защиту репрессированных.